.
– Ну же, ну! – взмолился Лоран.
Наконец он нащупал ствол винтовки окровавленными грязными пальцами, вскочил и побежал. Пригнувшись. Хватая ртом воздух.
Казалось, он бежит уже несколько недель, месяцев, стремительно петляя между деревьями. Целую жизнь. И все же он знал, что его бег скоро закончится.
Однако он продолжал мчаться вперед, так велико было его желание выжить. И спрятать находку. Если не удастся доставить ее в безопасное место, то он хотя бы попытается сделать так, чтобы ее не нашли преследователи.
Он может спрятать ее. Здесь, в лесу. И тогда лев сегодня уснет. Наконец-то.
Бабах. Бах-бах-бах. С деревьев вокруг него посыпались щепки, сорванные пулями.
Он пригнулся, перекатился и спрятался за пнем, уткнувшись плечом в гнилое дерево. Нет, укрыться от пуль здесь не получится.
Его мысли в эти последние мгновения были не о родителях и не о родном доме в маленькой квебекской деревушке. И не о щенке, который вырос и стал огромным псом. Лоран не думал ни о друзьях, ни о летних играх на деревенском лугу, ни о бесшабашном катании на санках по заснеженному склону холма под крик грозящей им кулаком сумасшедшей старой поэтессы. Он не думал о горячем шоколаде в конце дня перед камином в бистро.
Он думал только о том, как бы убить тех, кто попадет в прицел его винтовки. И выиграть время. И тогда, может быть, может быть, ему удастся спрятать кассету.
И тогда, может быть, может быть, жители деревни будут спасены. И жители других деревень будут спасены. Он находил утешение в том, что его труды не пропадут даром. Его жертва послужит великому благу и принесет мир людям, которых он любит, и месту, которое он любит.
Лоран поднял свое оружие, прицелился и нажал на спусковой крючок.
– Бах, – сказал он, почувствовав удар приклада по плечу. – Бах-бах-бах-бах-бах.
Те, кто бежал впереди, упали.
Он вскочил и перекатился за крепкое дерево, прижался к стволу с такой силой, что жесткая кора разодрала кожу на спине, а в голове промелькнула мысль, устоит ли дерево под этим напором. Он обхватил винтовку обеими руками. Кровь пульсировала в жилах. Стук сердца в ушах грозил заглушить все другие звуки.
Например, звук быстро приближающихся шагов.
Лоран попытался успокоиться. Выровнять дыхание. Унять дрожь.
Он напомнил себе, что уже попадал в такие переделки. И ему всегда удавалось ускользнуть. Всегда. Удастся и сегодня. Он вернется домой. А там его ждет горячий чай и что-нибудь сладкое. И ванна.
И он смоет с себя все ужасы, которые совершил и еще собирается совершить.
Он сунул руку в карман порванной грязной куртки. Пальцы с ободранными до крови костяшками нащупали то, что там лежало, – кассету. В целости и сохранности.
Или, по крайней мере, в такой же целости и сохранности, как и он сам.
Его обостренное обоняние инстинктивно впитывало сладковатый запах лесной подстилки, глаза ловили проблески солнечных лучей. У себя над головой он слышал суетливую возню бурундуков в ветвях.
Но вот чего он больше не слышал, так это шагов.
Неужели он убил или ранил всех преследователей? Неужели он все-таки доберется сегодня до дома?
Но потом он кое-что услышал. Характерный треск веточки. Близко.
Они тихо подкрадывались к тому месту, где он находился. Окружали его.
Лоран попытался сосчитать, сколько врагов к нему приближается, оценить их количество по звукам. Но не смог. И понял, что это не имеет значения. На сей раз ему не уйти.
И тогда он ощутил что-то незнакомое. Горькое.
Вкус страха во рту.
Он глубоко вздохнул. В оставшиеся ему мгновения Лоран Лепаж посмотрел на свои грязные пальцы, сжимающие винтовку. А увидел их чистыми и розовыми, держащими бургер, картофель фри, початок кукурузы, pets de soeurs[1] на сельской ярмарке.
Увидел щенка у себя на руках. Харвеста. Названного по любимому альбому его отца.
И наконец, сжимая в руках винтовку, он тихонько запел. Песню, которую отец напевал ему каждый вечер перед сном.
– «Старик, взгляни на жизнь мою, – пел он еле слышно. – Двадцать четыре мне, и столько еще впереди»[2].
Он опустил винтовку и вытащил кассету. Время его истекло. Он проиграл. И теперь должен спрятать эту кассету. Упав на колени, он нашел переплетение ветвей ежевики, старых и одеревеневших. Больше не думая о приближающихся звуках, Лоран попытался раздвинуть ветви. Они были толще и плотнее, чем показалось вначале, и его охватила паника.
Неужели он опоздал?
Лоран раздирал и разрывал путаницу ветвей, пока не появилось небольшое отверстие. Он просунул туда руку с кассетой и разжал пальцы.
Возможно, эту кассету никогда не найдут те, кому она необходима. Зато не найдут и те, кто вот-вот убьет его из-за нее.
– «Но вот остался я один, – прошептал он, – и домой к