оттенок. А зачем бороться? Лучше бы ее, в самом деле, поберечь. Она хоть и велика, но тоже имеет пределы».
Когда-то, давным-давно, Савин даже не помнит въяве, возле их деревни Дарьино, на Урале, стояла дубовая роща. Место и сейчас называют Дубки, хотя там не осталось ни одного дерева. Тоже, наверное, думали, что роще нет краю. А свели ее – и высохла речка Кармалка, иссяк сам собой колхозный пруд, и могучие ветлы на его берегу покорежились и усохли.
Вот и Давлетов – хотел осенью по-хозяйски распорядиться Соболиной сопкой: пустить лиственницу на дрова, благо, под боком. Как он говорил, в случае пожара этот остров леса посреди поселка может запалить дома и вагоны. Савин ни внутренне, ни внешне – никак не отреагировал тогда на это предложение: вроде бы целесообразно. Но, слава богу, нашлись умные головы, умевшие видеть не только день и вечер. Особенно Синицын негодовал. В общем, отговорили Давлетова вырубать сопку. И он, хоть и поупрямился, согласился, сказав, что мнение большинства является для него законом. А ведь сгубили бы всю сиреневую багульниковую красоту, пожгли стройные морозоустойчивые лиственницы и на целый век налепили бы на сопку проплешину.
– Вернись, Женя, – попросила Ольга.
– Слышь, Оль, – вернулся он, – а наш вагон как раз стоит под Соболиной сопкой, где ты охотилась на черных соболей.
– Я никогда не была в вагоне. Только видела. Он совсем не такой, как на рельсах. Хорошо жить в вагоне?
– По-моему, нормально. А ты приезжай в наш поселок. И приходи ко мне. Спроси старшего лейтенанта Савина, и тебе покажут наш вагон. Приедешь?
– Ты такой взрослый и такой маленький.
– А что, Оль? Я тебя познакомлю со своими друзьями…
– Ой, Женя. Они смеяться над тобой будут, если я приду к тебе…
Сказала, и лицо ее стало обиженным, как у маленькой девочки. Он поднялся, приблизился к ней, взял в ладони ее лицо. Глаза у нее сделались беззащитными и ждущими. Он тихонько поцеловал их и погладил ее волосы. Хотел сказать что-нибудь доброе, но слова разлетелись, упорхнули в закрытое окошко. Там, снаружи, начинался ветер. А может быть, ему просто показалось, что зашумели, закачались деревья. Она произнесла шепотом:
– Пьяный лес…
…Печка прогорела, и пламя больше не бросало отсветы на бревенчатую стену. Ольга лежала рядом и даже, казалось, не дышала.
Как же так случилось? И почему? Кто же ты есть, Женька Савин, – пришел, взял, унес с собой? Пьяный лес и узкая ладошка, протянувшая ему воду: пей, бойе! Все ушло, утонуло в ночи; только звенели дальние колокольца на дугах, гордые лошадиные морды заслоняли небо – так звучала для Савина тишина.
– Ляленька! – Он сам не знал, откуда к нему пришло это слово. Наверное, из детства, из зыбки, подвешенной к потолку.
Она сразу встрепенулась, повернулась к нему:
– Плохо, Женя?
– Хорошо.
Колокольца перестали звенеть, тишина смягчилась.
– Тебе сколько лет, Оля?
– Двадцать четыре… Я давно думала о тебе, Женя. И ждала. Тебя ждала, хоть и не знала еще.
– Мы поженимся, Оля. И будем жить вдвоем