Женя?
– С БАМа.
– Хилая здесь тайга. Не то что на Тунгуске. Я там изыскателем начинал. В ранге главной тягловой силы.
– Я тоже не такой представлял тайгу, – поддержал Савин разговор. – И не дремучая, и не буреломная. Лес как лес.
– Напрасно, Женя. Здесь тайга самая серьезная для жизни. Заблудиться в ней – дважды два, а выжить – девять на двенадцать.
– Фотографию в черной рамке имеете в виду?
– Догадливый вы, Женя, человек. Вот представьте, что заблудились!
Савин в тот момент весь был в обожании и в белой, хорошей зависти: таким отчаянным Дрыхлин показался ему при встрече с наледью. Потому охотно представил, как бредет он один-одинешенек по реке неизвестно куда. Вот именно – куда?
– В этом случае, Женя, вам обязательно нужно идти на восток или на запад. Почему? Да потому, что здесь все реки текут к Амуру – на юг. И вы обязательно наткнетесь на ручей или речушку. Где сейчас восток?
Савин глянул вверх. Буран хоть и кончился, но небо сплошь было тускло-серым – не угадать, где солнце. Вспомнил маршрутную схему, на которой синяя прожилка Туюна была вытянута под небольшим углом к югу, до самого впадения в реку Бурею. Сориентировался, показал восточное направление.
– Ошиблись, Женя. Здесь Туюн на каждом километре колеса крутит. Посмотрите на берег! Видите сосенку? С какой стороны натеки смолы, там и юг. Самая верная примета… А выйдя к ручью, идите вниз по течению. Редко где не встретите охотничьей тропы. Она обязательно приведет вас к зимовью. Даже если вы чуть доползли до него, вас спасет закон тайги. В зимовье вы найдете еду, спички, дрова. А когда будете покидать зимовье, приготовьте все тому, кто придет после вас. И упаси вас господь тронуть хоть одну вещь. Такого в тайге не прощают…
Позже Савин убедился, что Дрыхлин закон тайги соблюдает. Когда они останавливались на ночлег в зимовье, он всегда оставлял там консервы, спички, хлеб, пачку сигарет из своего запаса. И всегда, взяв бензопилу «Дружба», сваливал одну-две сухостоины, резал их на чурбаки, заставлял солдат переколоть и уложить возле избушки поленницей.
– Пусть охотник подумает, что у него ночевали хорошие люди, – говорил он.
Тогда, у костра, слова Дрыхлина вошли в Савина как откровение, поразили простотой и мудростью таежного закона. Он невольно подумал, что родить его могли только вот такие суровые условия, что на безлюдье нити, связывающие людей, прочнее. Толчея больших городов с автобусами и телефонами, как ни странно, разъединяет их. Да и зачем там думать о том человеке, который пойдет по твоему следу? Пойдет один, другой, третий – и так бесконечно. А если и мелькнет чей-то облик, если застучит отчаянно сердце: подними голову, взгляни на мое окно! – нет, свернула на другой тротуар, на чужую тропу, даже и не разберешь чью…
Как ни ждали Синицына, но он выплыл все равно неожиданно. Медленно и величаво полз по наледи его железный караван, словно ощупывая невидимую дорогу хоботом – опущенной стрелой экскаватора.
Он выпрыгнул из кабины, поправил на переносице очки в тонкой металлической оправе, подошел к Давлетову,