Здесь наблюдали с высоты, простерев руки-крылья в небо, как бы говоря: добро пожаловать, рад вас видеть, хоть вы давно и не приходили, но это ничего, я вас прощаю, да-да, конечно, я знаю, зачем вы пришли, хотя вы и сами не знаете ещё, видите – в этом театре сегодня вечером идёт грандиозный спектакль о великом правителе минувших веков, и вы, конечно, придёте на него.
Афиши – да, он их разглядел. Это было бы неплохо: в то время суток, когда волшебный лиловый свет фонарей освещает даль проспектов и театр становится похож на античное святилище – вечернее представление, мистерия, созданная для милых гостей.
Что? Что здесь не так? Лунев отвернулся от театра и всмотрелся в панораму домов, окружавших площадь. Он пытался с рациональной точки зрения понять, в чём подвох этого места; почему, несмотря на все попытки казаться раем земным, оно таким не кажется.
Шепчущие голоса за мишурой…
Пока можно было не замечать их. Лунев такой возможностью пользовался.
В конце концов, если не брать в расчёт ауру, излучаемую энергию и прочие пограничные с реальностью категории, то жить здесь классно, согласитесь.
«Возможно…» Лунев соглашаться пока не торопился.
Прямо перед его взором на площади большой фигурный фонтан играл струями воды. Почему бы не пройтись вокруг него тёплым солнечным днём, когда в брызгах, взлетающих в небо, рождается радуга? А потом брызги летят вниз и падают на вознесённые бронзовые руки. Это Он ловит их… Как ловит всех.
Кто-то против?
«Кажется, да, – подумал Лунев. – Кажется, я против».
9.
Он не знал, что встречи бывают и днём, так рано, он вообще не планировал идти туда сегодня. Но в старом парке вокруг Дворца Культуры виднелось много знакомых лиц – из тех, с кем он встречался чуть ли не каждый вечер. Последнее время эти встречи всё чаще проходили в помещении: осенью с наступлением темноты становилось довольно прохладно. Но в пять часов пополудни температура позволяла собраться и на улице.
Он пошёл туда, где стояли люди, без особой потребности в них, да и вообще не зная точно, что ему там надо. Просто они собрались ведь, а он об этом не знал – и как так?
Они столпились и следили за чем-то. Приблизившись, Лунев втиснулся в их ряд – и увидел.
Фройляйн Рита исполняла один из своих танцев. Конечно, музыкой была ещё одна песня на немецком, и, насколько Луневу хватало его познаний в иностранных языках, он понял, что поётся в ней про огонь на ветру. И – была ли это магия, сила артистизма или что-то ещё – Рита в своём старом платье, цвет которого даже затруднительно было определить, была точь-в-точь как пламя свечи, даже нет, она и была пламенем свечи. Её ритмичные движения до такой степени воссоздавали трепетание огня под порывами ветра, что казалось: перед ними и в самом деле колышется горящая свечка. Вопреки здравому смыслу, колдовство завладевало зрителями и преображало видимое ими.
Фройляйн Рита почти не сдвигалась с места; только извороты рук, до запястий