вполголоса. – Возможно, ему захочется преподнести сюрприз, и нам нужно быть готовыми к этому. Обрати внимание на окружающую местность. Она подскажет нам, чего ожидать. Видишь следы?
Вокруг лежал нетронутый снег.
– Нет, мама.
– Хорошо. Значит, в непосредственной близости от нас его нет. А как ты думаешь, где в таких условиях может спрятаться человек?
– За большим деревом?
– Верно. А если вон там?
Мама указала вверх. Я вытягивала шею, вглядываясь в сплетение заснеженных ветвей, сквозь которые прорывался неяркий солнечный свет.
– Всегда все подмечай, – улыбнулась мама. – Глаза тебе даны, чтобы видеть. Старайся никогда не склонять голову. Не показывай другим, куда направлено твое внимание. В жизни тебе встретятся противники, которые попытаются по выражению лица узнать о твоих намерениях. Заставляя их теряться в догадках, ты сохранишь свое преимущество.
– Мама, а может, этот господин спрятался высоко на дереве? – спросила я.
– Нет, – усмехнулась она. – В общем-то, я его уже увидела. А ты, Элиза, видишь его?
Мы остановились. Я пристально всматривалась в деревья, что высились перед нами.
– Нет, мама, – призналась я.
– Фредди, покажись! – крикнула мама.
В нескольких метрах от нас из-за дерева вышел седобородый человек, сорвал с головы треуголку и церемонно поклонился.
Версальские мужчины, как правило, смотрели свысока на всякого, кто не был похож на них. Мне думалось, что и улыбки у них были особые – «версальские улыбки»: нечто среднее между легким удивлением и скукой. С их губ постоянно была готова сорваться какая-нибудь остроумная колкость, что являлось отличительной чертой всех придворных.
Человек, вышедший из-за дерева, явно не принадлежал к числу версальских мужчин, о чем свидетельствовала хотя бы его борода. Он улыбался, но вовсе не «версальской улыбкой». Его улыбка была мягкой и в то же время серьезной. Судя по всему, этот человек думал, прежде чем что-то сказать, и не бросал слова на ветер.
– Фредди, ты отбрасываешь тень, – улыбнулась мама, когда он приблизился к нам и поцеловал протянутую ему руку.
Он поцеловал и мою руку, снова поклонившись.
– Тень? – переспросил он.
Голос у него звучал тепло, с некоторым рокотом; голос моряка или солдата, но не утонченного придворного.
– Черт побери, должно быть, теряю чутье.
– Надеюсь, Фредди, что ты ошибаешься, – засмеялась мама. – Элиза, познакомься с мистером Уэзероллом. Он англичанин. Мой коллега. А ты, Фредди, познакомься с моей дочерью Элизой.
Коллега? Что-то типа советника, может быть? Как папины «во́роны»? Нет, на них он был совсем не похож. Хотя бы тем, что взгляд его не был суровым.
– Очарован, мадемуазель, – хрипло произнес мистер Уэзеролл.
Английский акцент придавал слову «мадемуазель» некий шарм.
Мама перестала улыбаться. Ее взгляд сделался серьезным.
– Элиза,