случае, на школьном снимке она ничем не напоминала своевольного подростка, чьим девизом на многие годы станет «Врубись, настройся, заторчи!»[4] и который в конце концов окажется в калифорнийской коммуне хиппи и родит двоих детей от двух разных мужчин, чьих имен она то ли не будет знать вовсе, то ли очень скоро выбросит из памяти.
Когда я училась в старших классах, я специально разыскала в домашней библиотеке мамин выпускной альбом, чтоб посмотреть на фотки. На первой же странице мне бросилась в глаза цитата: «Время уезжать все равно настанет, даже если ехать тебе некуда». Поразительно, но те же самые слова Теннеси Уильямса я сама использовала в качестве девиза для своего выпускного альбома (правда, Трипп, который входил в школьный выпускной комитет и отвечал за то, чтобы наши альбомы выглядели «пристойно», вычеркнул его вместе с еще одним изречением, которое я сейчас не помнила).
Наконец я добралась до дверей столовой, но на пороге снова задержалась, разглядывая высокие, увенчанные карнизами стены и многостворчатые окна со стойками, который установил здесь один из предков – большой поклонник готического стиля. Моя мать, одетая в то же старомодное платье, которое я уже видела, но в потрепанных домашних тапочках вместо босоножек на каблуках, хлопотала у стола, расставляя на нем семейный фарфор, хрусталь и серебряные приборы – совсем как в те дни, когда Бутси, бывало, ждала гостей.
Меня мать не заметила, и я потихоньку шмыгнула в кухню, не желая участвовать в этом патетическом и жалком спектакле. Всю жизнь я только и делала, что уклонялась от участия в подобных театральных постановках, и не чувствовала себя в силах подыгрывать матери сейчас, когда моя собственная жизнь приняла столь драматический оборот.
В кухне я увидела стройную чернокожую женщину, чьи черные курчавые волосы были лишь чуть-чуть тронуты сединой, стоявшую у зеленой, как плод авокадо, плиты выпуска семидесятых годов. На женщине были отутюженные брюки цвета хаки, синий трикотажный топ и кухонный фартук. Кожа у нее была гладкой, почти без морщин, из-за чего ей нельзя было дать больше сорока, но я знала, что внучке Матильды сейчас должно быть хорошо за шестьдесят.
Увидев меня, женщина широко, приветливо улыбнулась.
– Добрый день, мисс. Вы, наверное, Вивьен? Я – Кора Смит. Извините, у меня все руки в муке, и я не могу поздороваться с вами как положено… – И она слегка развела локти в знак приветствия, поскольку ее руки действительно были погружены в блюдо со смесью муки и специй, которыми она посыпа́ла сырые цыплячьи грудки.
– Рада познакомиться, Кора, – сказала я и сглотнула слюну при виде большого блюда, где уже лежали готовые цыплячьи грудки и окорочка, покрытые соблазнительной хрустящей корочкой. Вот уже много лет я не ела ничего жареного. Марку поначалу очень нравились блюда южной кухни в моем исполнении, но потом он набрал три лишних фунта, после чего с нашего домашнего стола было изгнано решительно все, что имело