в пасмурном небе символ их родины. Лезть на крышу не решались: кто-то сказал, что флаг заминирован.
– Может, за минёрами послать?
Робкое предложение было высказано для ушей начальника полиции Соколовского, стоявшего тут же. Это был высокий крупный человек с взрывным характером и тяжёлыми кулаками. Лицо его багровело, глаза под набрякшими веками сверкали, но пока он молчал. Минёров в Красной Шахте не было, ждать их из Луганска пришлось бы полдня.
Пётр глядел на флаг с непонятным чувством. Сперва по незабытой ещё привычке в душе что-то встрепенулось, но потом ему стало неприятно смотреть, как глупо флаг полощется на ветру. Он казался неуместным здесь, чужеродным, как старый друг, который припёрся в дом, когда его давно перестали ждать. Удивляясь самому себе, Пётр вышел вперёд и спросил:
– Разрешите?
Соколовский коротко глянул и молча качнул головой, как делают бодливые коровы. Пётр двинулся к школе, двое полицейских с лестницей неохотно поплелись за ним.
– Наперёд осмотрись там, Петруха! – крикнул вслед напарник.
Поднявшись на второй этаж, они без труда нашли люк на крышу. Крышка была захлопнута; вместо замка в кольца кто-то продел верёвку и завязал её на несколько узлов.
Когда приладили лестницу, Пётр поднялся под потолок и взялся за верёвку.
– Ты смотри там, – сказали снизу. – А ну как рванёт.
– Не боись, – ответил Пётр. Во взрыв он почему-то не верил.
Аккуратно срезав ножом узлы, он приподнял крышку люка и, поскольку ничего не рвануло, осторожно её откинул. На чердаке было темно и пыльно. Место, где установили флаг, он заметил сразу – там была разобрана крыша и виднелась полоска утреннего света. Из дыры торчал конец древка, привязанный к стойке стропил, но ни мин, ни проводов поблизости не наблюдалось.
Когда он вылез на крышу через слуховое окно, на улице приветственно завопили, кто-то даже подбросил в воздух шапку. Вблизи флаг оказался обычной тряпкой, чем-то вроде лоскутного покрывала. Лоскутья были разной фактуры и плотности, разных размеров и разных оттенков красного, – некоторые даже с рисунком в мелкий синий цветочек, тонкие, как женская шёлковая косынка, – хотя издали производили впечатление слитного красного полотнища. С одного края на нём сохранилась жёлтая бахрома, и за неё этот флаг был надёжно примотан к древку. Пётр срезал бахрому и сорвал полотнище. Внизу опять одобрительно загалдели.
Встретили его как героя, словно он и правда обезвредил бомбу. Соколовский скучно осмотрел трофей, а потом, уже с интересом, – того, кто его добыл.
– Как звать? – спросил он.
Пётр назвался. Щуплый злой следователь Макаров, крутившийся рядом, стал расспрашивать его о вылазке на крышу. Поспешно записав ответы в блокнот, он забрал покрывало и бросился осматривать место преступления.
Соколовский несколько мгновений буравил Петра глазами, а потом спросил:
– Не страшно было на крышу лезть? А если б там и вправду мина была?
Пётр