а то пойдешь, собаки не признают, – приговаривала она, выводя Машу на задний двор. – По этой тропке и иди, враз к кузне выйдешь, – напутствовала она девушку, вручая ей котомку с обедом. – Щи не разлей, огненные, обваришься. Господи, самая противная погода.
Несмотря на предостережения Валентины, девушка летела к кузнице, не чуя под собой ног. О том, что она приближается к конечной цели своего путешествия, Маша догадалась по легкому дымку и равномерным, тяжелым ударам, доносившимся из настежь распахнутой двери.
Потоптавшись у входа, девушка нерешительно заглянула внутрь и тут же отпрянула назад. Непоколебимо веря в светлую победу социализма, девушка, естественно, знала о существовании рая и ада, Бога и чертей, а про преисподнюю и котлы с кипящей смолой ей рассказывала бабушка. А про все остальное она знала из многочисленных журналов, найденных на чердаке. Но одно дело прочитать, а совсем другое – увидеть! Маша немного постояла, собираясь духом, и осторожно протиснулась в маленькую дверцу. Блики огня, снопы разноцветных искр, злобное шипение раскаленной железки, сопровождаемое густыми клубами пара, и мечущиеся в этом пекле потные, мускулистые тела. Девушка оробела. Неожиданно в резко наступившей тишине раздался бодрый и до боли знакомый голос:
– Дед, заканчивай! Тормозок пришел! – слышалось лишь недовольное пыхтение и потрескивание остывающего горна, как потом узнала Маша.
Никанорыч с внуком уселись обедать, а девушка расхаживала по небольшому, с низким потолком, помещению кузницы, с изумлением рассматривая незнакомые инструменты.
– Мне поначалу тоже интересно было, а теперь ничего, привык, – Васятка быстро расправился с незатейливой пищей и теперь, встав рядом с Машей, увлеченно объяснял ей назначение каждого предмета.
– А вот это – моё! – он смущенно улыбнулся и играючи поднял тяжелую, даже на вид, кувалду. – Кузнечный молот называется, – важно надув щеки, пояснил он и тут же прыснул. – Больше дед ни к чему меня не подпускает! Дури, говорит, много, – он сожалеюще вздохнул. – Есть еще кувалды, но для меня они легкие. А это, – он с благоговением поднял легкий молоточек. – Это инструмент Никанорыча. Подрастешь, говорит, ума-разума наберешься, тогда и доверю его тебе, – он осторожно положил молоток на наковальню. – Это – меха, – он показал на неуклюжее приспособление, сбоку которого была прикреплена длинная палка. – Они накачивают воздух в горн, чтобы огонь горел лучше, – он потянул за палку и, притихшее было между древесными углями пламя, вспыхнуло с новой силой.
– Эх, всё бы хорошо, да на войну еще, на эту, идти надо, – Васька сказал эти страшные слова так легко и обыденно, будто собирался сходить к соседям в гости, а у Маши задрожали коленки. За полгода, проведенные в блокаде, в почти полной изоляции от мира, девочка в полной мере ощутила ужасы задыхающегося в полуголодной агонии города. Она с неприкрытым страхом посмотрела на Васятку, а тот, истолковав её взгляд по своему, снисходительно усмехнулся:
– Да ты не бойся. Тебя-то я защищу. И мамку с дедом, и Сеньку. Должен же кто-то оберегать вас, –