Две стороны неба. Алексей Корепанов

со смехом.

      Вирджиния была в полупрозрачной кофточке – не требовалось особой зоркости, чтобы разглядеть под ней голое тело – и короткой ярко-красной юбке, довольно условно прикрывавшей бедра. Ноги у Вирджинии были, как у кинозвезд – длинные, стройные, и все дело портил только огромный синяк на левом бедре.

      Вирджиния появилась на Базе неизвестно откуда, ее никто не видел до двенадцатилетнего возраста. По крайней мере, так утверждал Паркинсон. В один прекрасный день белокурая хорошенькая девчушка появилась в ресторане (в те годы иногда еще собирались, чтобы поужинать вместе) и, всхлипывая, заявила, что ее зовут Вирджиния, и что ее мама никак не хочет просыпаться. И стало понятно, почему никто не знал о существовании Вирджинии: они с матерью жили на самом нижнем ярусе, а кому же взбредет в голову туда тащиться ради сомнительных прелестей страшненькой и кособокой Элизабет Грэхем!

      Впрочем, Паркинсон сказал как-то, прикончив очередную бутылку, что отец Вирджинии – наркоман Ричард Леннокс. А вот почему мать Вирджинии покинула Землю, не знал даже он.

      – Софи, что ты там стоишь? – окликнула подругу Вирджиния. – Иди к мальчику. Ты ведь не против, Роберт? – она хихикнула и положила свободную руку Роберту на плечо.

      – Ее дело! – вызывающе ответил Роберт.

      – Давай, вали сюда! – добродушно сказал Малютка Юджин.

      Софи, поколебавшись немного, подошла к Роберту. Роберт подчеркнуто безразлично осмотрел ее сверху донизу – от облегающего белого свитера до белых брюк и белых туфель – и отвернулся. Софи возмущенно фыркнула и села рядом с Малюткой, чертовски красивая – черноволосая, черноглазая, с темными бровями на узком смуглом лице. Лишь очень внимательно всмотревшись, можно было заметить легкую сеть морщинок, разбегающихся от накрашенных ресниц, и маленькие складки в уголках рта.

      Софи было почти тридцать. Отец ее раньше занимал какой-то высокий военный пост и таскал мундир до самой смерти. На Базе он тосковал, пил и задирался со всеми, а потом его пристрелили в баре во время пьяной драки, когда Роберта еще не было на свете.

      «Кажется, идет!» – Роберт невольно вздрогнул и уставился на дверь, за которой раздались громкие голоса.

      Он незаметно потрогал кастет, но сразу расслабился, потому что это вошли братья Луис и Витторио Мариньо, немного пьяные и веселые, как обычно, а следом за ними, к удивлению Роберта, хмурый и трезвый на вид Паркинсон. Братья оттеснили от стола бормочущую мадемуазель, а Паркинсон сел и, казалось, о чем-то глубоко задумался.