к ним. Они дали мне сначала место в ресторане. Затем немного спустя я получила работу в мастерской готового платья. Я была проворна и ловка, работала с утра до вечера, посещала вечернюю школу и читала до боли в глазах. Говорили, что у меня есть способности. Учитель хотел, чтобы я доучилась и сама стала учительницей. Но об этом нечего было думать. Я должна была зарабатывать на жизнь и осталась в мастерской, работая без устали. Затем, когда я скопила несколько долларов, я позвала к себе дедушку. Он приехал, и мы зажили по-семейному и были очень счастливы некоторое время. Но Винкельштейны никогда не давали нам покоя. Они знали, что у него было скоплено немного денег, и у них чесались руки от желания завладеть ими. Муж рассказывал нам всегда о способах быстрого обогащения, а она старалась запугать меня самым ужасным образом. Но я не боялась в Нью-Йорке. Здесь другое дело. Все вокруг так мрачно и зловеще…
Я почувствовал, как она содрогнулась.
– О, Берна, – сказал я, – не могу ли я вам помочь?
Она грустно покачала головой:
– Нет, не можете, у вас у самого достаточно забот. К тому же не стоит беспокоиться обо мне. Я не собиралась рассказывать вам все это, но теперь, если вы хотите быть истинным другом, уходите и забудьте меня. Вы не должны иметь ничего общего со мной. Подождите, я скажу вам еще кое-что: меня зовут Берна Вилович. Это фамилия дедушки. Моя мать убежала из дому, но вернулась через два года со мной. Вскоре после этого она умерла от чахотки. Она ни за что не хотела назвать моего отца, но говорила, что он был христианин и из хорошей семьи. Дедушка пытался отыскать его. Он убил бы этого человека. Итак, вы видите, у меня нет имени, я дитя позора и горя. А вы человек благородный и гордитесь вашей семьей. Посмотрите же теперь, какого друга вы приобрели. Вы не захотите быть в дружбе с такой, как я.
– Я хочу быть в дружбе с тем, кто нуждается во мне. Что будет с вами, Берна?
– Что будет? Это неважно. О, я всегда жила в тревоге, никогда в жизни не имея вполне счастливого дня. Я и не жду его никогда. Я просто пойду до конца, терпеливо перенося все и извлекая из окружающего возможное утешение. Я думаю, что была предназначена для этого. – Она пожала плечами и слегка вздрогнула. – Отпустите меня теперь, друг мой, здесь, наверху, холодно, я продрогла. Не огорчайтесь так сильно. Я надеюсь, что все обойдется благополучно. Что-нибудь может случиться. Взбодритесь! Может быть, вы еще увидите меня королевой Клондайка.
Я чувствовал, что под ее внезапной веселостью скрывается черная бездна горечи и опасений. То, что она рассказала мне, сильно поразило меня. В стечении обстоятельств я чувствовал что-то гнусное, отталкивающее. Она поднялась и была готова переступить через лапу большого якоря, когда я вскочил на ноги.
– Берна, – сказал я, – то, что вы рассказали, надрывает мне сердце. Я не могу выразить вам, как мне тяжело. Неужели я ничего не могу сделать для вас, ничего такого, что бы доказало, что я друг не только на словах? О, я не могу так отпустить вас.
Луна зашла за облако, мы были скрыты глубокой тенью. Она остановилась так, что мы стояли, почти не касаясь