одной рукой рот, в то время как другой искал свою палку, которой ударил этого человека по ногам.
– Но в это самое время, – прибавил Жак все тем же тихим голосом, – этот каналья укусил меня!..
– У него, видно, хороши зубы, – засмеялся Сируа.
– Да, ничего! – Слуга сорвал пучок травы и приложил к руке, чтобы унять лившуюся кровь. – Зубы острые, черт его возьми!
– И ты его убил! – воскликнул с некоторым волнением ла Шене.
– Да еще как! – отвечал Жан с видом совершенного спокойствия.
– И хорошо сделал, мой любезный! – Сируа похлопал Жана по плечу. – Ты в точности исполняешь данные тебе приказания… молодец! Эх, вам-то что до этого, синьор Плутон? Разве лучше было бы, если бы кто-нибудь нас подслушал?
– А то, – возразил ла Шене, продолжая обнаруживать беспокойство и устремив вопросительный взгляд на своего слугу, – что сегодня назначена исповедь прислуг замка, и я боюсь, чтобы…
– Э, полноте, – махнул рукой Сируа, – Жан забудет об этом проступке… и скажет о нем на общей исповеди. Зачем ему говорить об этом теперь – на малой исповеди? Нет никакой нужды. Однако нам время уходить отсюда, уже начинается день.
Ла Шене, первый камердинер его величества, возвратился в сопровождении убийцы в замок Сен-Жермен-ан-Ле.
Жак Сируа отправился к тому месту, где оставил своего пажа с лошадью; приближаясь к дереву, у которого должен находиться паж, он увидел только двух привязанных к дереву лошадей – пажа не было.
Бранясь, в гневе выходя из себя, он ждал несколько минут возвращения пажа, но тот не являлся. Между тем время шло, настал день, а Сируа, казалось, вовсе не заботился о том, что жители замка узнают его по лицу. Наконец, чтобы отыскать своего пажа, он отправился далее в долину и увидел лежащего человека… у него тотчас появилось подозрение – поступок Жана мгновенно пришел на ум. Он подошел ближе: да, это его паж, мертвый, с разбитой головой…
Сируа не имел особенно чувствительного сердца; можно сказать, что за всю жизнь никто еще не упрекнул его в этой слабости. Однако этого молодого пажа, распростертого на земле, с открытой головой, окровавленными волосами, мать отдала под его покровительство, с тем чтобы он поступил на военную службу или служил в доме какого-нибудь знатного лица; он, Сируа, определил его на службу; вот он убит за то, что сопровождал кардинала от Катене в Сен-Жермен. Убит злодейским образом! А он, Жак Сируа, еще хвалил и поздравлял убийцу… и радовался, что его приказание удачно исполнено…
Все это сильно опечалило Жака Сируа; скрестив руки и поникнув головой, стоял он некоторое время в раздумье перед трупом и говорил про себя со вздохом: «Может быть, он беспокоился обо мне… взбирался украдкой на холм, чтобы в случае нужды подать мне помощь, – ведь он был не трус и любил меня! Впрочем, он и должен был любить меня. Будь проклят его убийца! Будь проклят тот час, когда я приказал слуге убить подслушавшего мой разговор с ла Шене! Но ла Шене прав: за такими сумасбродами надо смотреть в оба