сюда? Удивительно!
Ответа не последовало.
– Мистер Холлидей ездит сюда не один, – продолжал Узелков, берясь за вторую пару весел. – По крайней мере я видел на песке отпечаток женских каблуков.
– И именно моих? Что же далее? – спросила княжна Ирина несколько вызывающим тоном.
Поручик не соразмерил предпринятое им нападение со своими душевными резервами и на вопрос «что же далее?» не нашел ответа. Он ограничился тем, что неповинный перед ним лист «Таймс» утопил в Волге.
Библиотека в гурьевском доме выглядела вообще сурово, а на этот раз суровее обыкновенного. Казалось, бюсты и портреты княжеских предков поссорились между собой. Сегодня бронзовый фельдмаршал читал нотацию красавице в роброне. Сановник с удивительным коком на голове не ласкал более девочку, которой он любовался полтора столетия. Нимврод глядел с ненавистью на свою знаменитую свору. Наконец, группа дамских портретов косилась на портрет матери Аполлинарии. По-видимому, она-то и возмутила сегодня вековой покой и фельдмаршала, и сановника с коком, и Нимврода, и весь сонм угасших красавиц гурьевского рода.
Князь находился в полном душевном единении со своими предками. Он нервно перелистывал какой-то фолиант, когда в библиотеку вошли обе дочери.
– Я пригласил вас посоветоваться и решить семейный вопрос о переезде на юг. Мне надоел наш медвежий угол.
– Отец, ты ли это говоришь! – воскликнула Ирина. – Когда мы заводили речь о духовной бесприютности нашей усадьбы, особенно зимой, ты защищался упорнее коменданта в осажденной крепости.
– И очень дурно делал. Но только теперь я вижу, что, сидя на этой вышке, я лишаю вас общества и приношу себе в жертву ваши душевные и сердечные интересы.
– Напротив, нам здесь очень отрадно, – решилась промолвить Марфа, – здесь все так спокойно, кротко, возвышенно.
– Прекрасно, но нельзя же делать из меня монастырского служку. Ирина, ты одна в нашей семье обладаешь пока здоровыми нервами. Ты говорила, что мне, князю Гурьеву, не следует прятаться от людских взглядов. Ты права, нам нужно выбраться из этой западни на вольную волюшку. Будущий зимний сезон в столице обещает быть превеселым…
Артамон Никитич склонял дочерей на сторону своего плана как и чем умел.
– А что же, отец, ты будешь делать в Крыму?
– Дышать, любоваться морем, лечиться виноградом и бродить по горам. Здесь я ветшаю с поразительной быстротой, а там юг, тепло и живительные силы. Ты, Ирина, будешь лечить крымских татарчат, а ты, Марфа, поэтизировать. Я брошу историю Российского государства и займусь цветоводством. Но, Марфа, где же твое обручальное кольцо?
Марфа склонила голову и промолчала.
– На дне Волги! – объявила Ирина.
– На дне Волги? Что ты говоришь?
– Марфа безумствует по недостатку железа в крови, а Борис Сергеевич по излишку гуманности отступился от нее, говоря, что любовь должна приходить сама собой, как радуга.
– Какой прекрасный человек! – воскликнул князь. – Какая сила любви! Да ведь он любит тебя, Марфа, рыцарской