правительству нашему в конце концов надоело возиться с этой Аляской. Вот, например, дурак Мериносов, – эту фамилию морского министра адмирал произнес с ненавистью, – хочет осенью послать туда, к берегам Аляски, целую эскадру. Они, конечно, это уже знают и негодуют – они считают это вызовом. – Адмирал понизил голос. – Мне пишут, что в крайнем случае они еще допускают посылку одного судна. – Адмирал криво усмехнулся. – Вот вам первая задача: не допустить посылки эскадры. Это – приказ оттуда. Это – первая услуга, которой от нас требуют и которая будет оплачена. Вы знаете прекрасно, что к обещаниям оттуда надо относиться с полным доверием…
– Мериносова надо заставить взять… абшид… отставка, – сухо сказал вице-адмирал барон фон Фрейшютц.
– Но кого на его место? – воскликнул адмирал Сухо-дольский.
– Ну… хоть вас? – процедил сквозь зубы барон и уставил в Суходольского свои бесцветные, немигающие глаза.
– Нет-нет! Только не меня… Увольте, барон! – воскликнул Суходольский. – Я против ответственных постов. Вот если бы вас, барон?
– О! Я тоже против ответственных постов, – сухо ответил барон.
– Нам нужен министр не из наших, – сказал какой-то штатский сановник, протирая золотые очки, – но такой… знаете… чтобы в наших руках был.
Помолвка в Галерной гавани
Илья, Елена и мать Ильи были против помолвки, но Марфа Петровна настояла.
– Люди осудят, – говорила она. – Обычаев старых нельзя ломать! Вы вон поженитесь, – говорила она Илье и дочери, – да и улетите, а нам с Марьей Кузьминичной с людьми жить. Хоть соседей, да позовем. Деньги, слава богу, имеются, – хвастливо добавила она.
Помолвку решили устроить в домике Марфы Петровны (побольше в нем места было). Кроме тех почетных гостей, которые присутствовали у Маклецовых на обеде по случаю производства Ильи, Марфа Петровна пригласила еще надворного советника Петра Петровича Козырева, столоначальника в каком-то департаменте, Ульяну Петровну Пышкину с двумя дочерьми – Любинькой и Машенькой. На случай, ежели будут танцы, позвала Марфа Петровна и трех кавалеров, самых элегантных гаванских молодых чиновников, – Кожебякина, Алтынова и Левкоева.
Все они когда-то были теми «презренными собаками-сиуксами». Жан Кожебякин был в свое время вождем «сиуксов» – тем самым Кровавым Клювом, которому ловким ударом когда-то разбили его «клюв» в кровь на «острове Мести». Теперь это был длинный зеленый чиновник со впалой грудью и лошадиным профилем, большой сердцеед в Гавани и лучший танцор (один сезон он даже за плату в «Шато де Флер» отплясывал). Между прочими в числе его достоинств следует отметить, что он не прочь был «пофранцузить», то есть загнуть при случае французские словечки. У него была сестрица, засидевшаяся в девицах, но еще не потерявшая надежд. Ее звали мамзель Агат (попросту Агафьей Ивановной). Она тоже была приглашена.
Весело было у Мишуриных. Вадим сумел овладеть сердцами всех гостей – был так внимателен к старым чинодралам, надворным советникам,