паруса, как будете готовы, мистер Буш, – сказал он.
– Полегче с горденями, эй вы… вы…
Даже Буш дошел до той кондиции, когда брань не облегчает сердце. Корабль выглядит ужасающе, палубы грязны, команда валится с ног. Хорнблауэр, сцепив руки за спиной, тщательно изображал олимпийскую невозмутимость. По приказу «Все наверх паруса ставить!» унтер-офицеры погнали по местам отупевших от усталости матросов. Сэвидж, старший мичман, возмужавший у Хорнблауэра на глазах, криками подгонял готовую команду к фалам грот-марселя. Сэвидж был бледен, глаза его налились кровью – ночной кутеж в каком-то плимутском притоне не прошел ему даром. Крича, он прикладывал руку к затылку – шум явно его терзал. Хорнблауэр улыбнулся – несколько дней в море выветрят из юноши всякие следы попойки.
– Ютовый старшина! – хрипло орал Сэвидж. – Почему ютовая команда еще не на корме?! Живее, ребята, живее! Разобрать фалы грот-марселя! Эй, старшина судовой полиции! Пошлите на корму бездельников! Эй, оглохли, что ли?!
Рядом с Хорнблауэром по бизань-вантам побежал, увлекая за собой матросов, боцманмат. Юный Лонгли на секунду замер, провожая его взглядом, потом скорчил решительную мину, прыгнул на выбленки и полез вверх. Хорнблауэр подметил быструю смену чувств – сперва Лонгли испугался высоты, потом мужественно решил, что влезет везде, куда отваживаются влезть другие. Из этого мальчика будет толк.
Буш глядел на часы и с досадой жаловался штурману:
– Девять минут уже! Только поглядите на них. Пехотинцы, и те больше похожи на моряков!
Морские пехотинцы дальше на корме тянули крюйс-фалы, выстукивая по палубе башмаками. Они работали, как солдаты, с солдатской выправкой, словно на учениях. Моряков это всегда забавляло, но не приходится отрицать, что сейчас от пехотинцев действительно больше проку.
Матросы перебежали от фалов к брасам. Рев Гаррисона известил, что якорь поднят. Хорнблауэр последний раз взглянул на флюгер – ветер сильно отошел к востоку. Обогнуть мыс Девил будет нелегко. Круто обрасопив паруса, «Сатерленд» повернулся и начал медленно набирать скорость. С лодок заголосили, заплескали платками женщины – жены, которых Хорнблауэр отправил на берег двадцать четыре часа назад, провожали своих мужей. На корме ближней лодки женщина без стеснения рыдала, рот ее был открыт, по щекам ручьями катились слезы. Очень может быть, она никогда больше не увидит своего благоверного.
– По сторонам не глазеть! – рявкнул Гаррисон, приметив, что кто-то из матросов замахал на прощание. Никому не дозволено отвлекаться.
Палуба под Хорнблауэром пошла вниз – это Буш положил корабль в самый крутой бейдевинд: впереди мыс Девил, как поведет себя «Сатерленд», неизвестно, значит, надо держаться как можно дальше на ветру. Стоило кораблю накрениться, и на Хорнблауэра волной нахлынули воспоминания. Лишь когда судно поднимет паруса, закачается под ногами палуба, зазвучит в ушах перестук блоков и пение такелажа – лишь тогда оживают в памяти тысяча и одна мелкая подробность морской жизни. Хорнблауэр тяжело сглотнул от волнения.
Они прошли совсем