ее обратно в приемную, Сниткин, и пусть она составит подробное описание всех драгоценностей Оделл. И не отпускайте ее еще некоторое время – она мне еще понадобится.
Когда Сниткин и горничная вышли, Вэнс лениво улегся на тахту, на которой он сидел во время беседы, и пустил дым сигареты в потолок.
– Довольно ясно, – заметил он. – Из сообщений смуглокожей мадемуазель мы знаем, что ключ шкафа находится не на той стороне, где ему полагается, и что наша приятельница ушла в театр с одним из своих ухажеров, который, очевидно, и доставил ее домой незадолго до того, как она рассталась с этим гнусным миром.
– Вы считаете, что это чему-то помогло? – голос Хэса звучал презрительно-торжественно. – Подождите, пока не услышите историю, которую рассказывает телефонист.
– Ладно, сержант, – нетерпеливо вмешался Маркхэм. – Давайте-ка подвергнемся этому испытанию.
– Я предлагаю, мистер Маркхэм, выслушать сперва привратника. И я скажу почему. – Хэс подошел к входной двери и распахнул ее. – Поглядите-ка сюда, сэр.
Он вышел в главный холл и показал на маленький проход налево, который был около десяти футов длиной и пролегал между квартирой Оделл и глухой стеной приемной. В конце его находилась массивная дубовая дверь, выходящая во двор сбоку дома.
– Эта дверь, – сообщил Хэс, – единственный боковой или задний выход из здания, и когда она запирается на засов, в дом можно войти только через парадную дверь. Сюда нельзя попасть и через другие квартиры, потому что все окна первого этажа защищены решеткой. Это я проверил сразу, как только приехал.
Он вернулся в гостиную.
– Ну и после того как я осмотрел тут все утром, – продолжал он, – я установил, что наш парень прошел через эту боковую дверь в конце прохода и проскользнул в квартиру так, что телефонист его не видел. Тогда я проверил, отперта ли дверь. Но она была заперта на засов изнутри – не на замок, а на засов. И это не скользящий засов, который можно сломать отмычкой или открыть снаружи, а тяжелый старомодный медный болт. Ну а теперь я хочу, чтобы вы послушали, что скажет об этом привратник.
Маркхэм покорно кивнул, и Хэс отдал приказ одному из полицейских в холле. Через минуту перед нами стоял пожилой флегматичный немец с угрюмым выражением лица. Он плотно сжал челюсти и подозрительно посматривал на нас.
Хэс сразу взял на себя роль инквизитора.
– Во сколько вы уходите отсюда по вечерам? – Он почему-то заговорил воинственным тоном.
– В шесть часов – иногда раньше, иногда позже.
Этот человек говорил грубовато, но монотонно. Он был явно недоволен непрошеным вмешательством в его рутинный уклад жизни.
– А во сколько приходите по утрам?
– Обычно часов в восемь.
– В котором часу вы ушли домой вчера вечером?
– Около шести, может быть, в четверть седьмого.
Хэс остановился и, наконец, зажег сигару, которую жевал уже почти час.
– Ну-ка, а теперь расскажите мне об этой боковой двери, – продолжал он с неменьшей агрессивностью. – Вы сказали мне, что запираете ее каждый раз перед