более спокойное место. Когда же он смог наконец поднять глаза, на площади появилась колонна полицейских и большинство агитаторов исчезло. Слишком поздно. Он пожал плечами. Не пора ли смириться с тем, что такой вот жанр репортажных снимков уже не для него? Он обречен оставаться комнатным фотографом до конца своих дней. Марсиаль спрятал в футляр бесполезный теперь фотоаппарат и уже было собирался отправиться на поиски такси, как вдруг кто-то слегка коснулся его плеча.
– Сегодняшняя молодежь ни на что не годится, – произнес скрипучий голос. – В наше время две дюжины полицейских не обратили бы нас в бегство.
Это был Вервей. Марсиаль Гор не удивился встрече, поскольку знал, что его старый приятель живет в этом квартале, что он не утратил своих смутьянских замашек и что такого рода демонстрации были для него, как ночью свет лампы для мошкары.
Марсиаль холодно пожал ему руку. После затяжной ссоры, на многие годы потеряв друг друга из виду, они встретились вновь всего несколько лет назад. Тогда он нехотя согласился на примирение, не видя в нем никакого смысла.
– Почему ты это не снимаешь? Получилась бы прекрасная иллюстрация нравов нашей эпохи.
Речь шла о трех или четырех невезучих студентах, которых полицейские запихивали в свой фургон.
– Это не представляет никакого интереса, – раздраженно ответил Гор. – Бесполезно тратить пленку.
– И к тому же у тебя могли бы возникнуть неприятности с властями, – продолжал Вервей в том же саркастическом тоне. – Он, конечно же, был бы не в восторге от публикации фотографий, показывающих, как действуют его подручные. Он уже взялся за детей, дерьмо этакое!
– Кто – он? – равнодушно спросил Марсиаль.
– Ты что, смеешься надо мной?
Понадобилось это недоуменное восклицание, чтобы фотограф наконец осознал, что манифестация была направлена против главы государства. Вервей, активист из крайне правых, был ярым противником Пьера Маларша. Он, с его злобным, как хорошо помнил Марсиаль, характером, наверное, принадлежал к числу тех, кому сама мысль о женитьбе президента мешала спокойно спать. Следующее высказывание Вервея подтвердило эту догадку.
– Мерзавец! Выбрал себе в жены двадцатилетнюю потаскуху, уже известную своим бурным прошлым. Ты не находишь, что это подрывает престиж нашей страны? Или ты считаешь, что эти молодые парни не имеют повода для протеста?
Марсиаль Гор, которому не было никакого дела ни до президента, ни до его невесты, вместо ответа что-то невнятно пробормотал, вызвав у собеседника желание разразиться новым потоком обвинений.
– Но, может быть, ты согласишься со мной, – сказал Гор раздраженно, – что полицейские не могут поощрять крики «Маларша – на виселицу», когда речь идет о президенте Республики.
– Он не заслуживает другого обращения.
– Ну что ж, это твое дело. Я, как тебе известно…
Эти слова, произнесенные безразличным тоном,