овало известной смелости выражений, которые можно было бы обойти, только сократив изложение, что я считал бы преступлением против моей литературной смелости.
Теперь Вы знаете – Вы сами догадались бы об этом, – как мне хотелось бы, чтобы отнеслись к моему произведению, если кто-нибудь окажет ему непредвиденную честь подумать над ним. Я далек от желания пробудить в читателе примитивные инстинкты и радость при чтении описаний легкомысленных картин: я предназначаю свою книгу философу, влюбленному в Истину под покровом чудесной выдумки и в Высший Порядок мироздания под ложной оболочкой хаоса.
Вот почему, милостивый государь, я прошу Вас принять эту книгу.
К читателю
Это произошло в зимний вечер около года назад после прощального обеда, который я задал моим друзьям в моей меблированной квартирке, на улице Виктора Гюго.
Эти частые переезды с квартиры на квартиру вызывались исключительно бродяжническими наклонностями моего характера, и сегодня, на прощание, мы весело продолжали, в сущности, пирушку, которую я затеял по поводу столь недавнего новоселья. Мы начали сегодня как раз с того момента, на котором тогда остановились. Когда пробил час ликеров и остроумия, каждый из нас блеснул, чем мог. Первым, конечно, выскочил сальный Жильбер, затем король парадокса и скоморох всей банды – Марлотт, а после него Кардальяк, наш постоянный, присяжный мистификатор.
Не помню точно, как это произошло. Помню, что целый час мы утопали в табачном дыму. Потом кто-то вдруг потушил электричество, внес спешное предложение о необходимости устроить спиритический сеанс и сгруппировал нас в темноте вокруг маленького столика. И этот «кто-то», прошу заметить, был не Кардальяк. Может быть, это был его помощник, если предположить, что сама идея принадлежала Кардальяку.
Нас было восемь человек, восемь неверующих против какого-то нуля, маленького столика, который мог положиться только на свои три ноги и который покорно вертелся под нашими шестнадцатью руками, расположившимися на его верхней доске по всем правилам оккультной науки.
Эти правила нам преподал Марлотт. Он был когда-то усердным прихожанином спиритических сеансов, оставаясь, впрочем, нечестивым язычником, и знал все тайны столоверчения. Он был обычно нашим шутом, и мы охотно подчинились тому, что он захватил руководство сеансом: мы вперед радовались предстоящей потехе.
Кардальяк был моим соседом справа.
Я слышал, как он, с фырканьем и кашлем, подавлял смех.
Тем временем столик продолжал вертеться.
Жильбер задал вопрос – и, к безграничному удивлению Марлотта, столик ответил. Ответил сухими, скрипящими деревянными звуками и согласно эзотерическому алфавиту.
Марлотт перевел нам этот скрип голосом, значительно поколебавшимся в своей обычной уверенности.
Каждому из нас захотелось задать вопрос столику – он проявлял в своих репликах большое остроумие. Воцарилось серьезное настроение. Началась отчаянная мозговая работа. Вопросы срывались с наших уст, и необычайно быстро следовали ответы, исходившие, как мне казалось, от той ножки стола, которая была поближе ко мне, справа.
– Кто будет здесь жить через год? – опросил тот, кто затеял это спиритическое развлечение.
– Ого! Если ты станешь спрашивать его о будущем, – воскликнул Марлотт, – ты услышишь какую-нибудь чепуху или он совсем замолчит!
– Оставь, – вмешался Кардальяк.
Вопрос повторили снова:
– Кто будет здесь жить через год?
Стол заскрипел.
– Никто! – возвестил переводчик.
– А через два года?
– Николай Вермон.
Все мы в первый раз слышали это имя.
– Что он будет делать в этот самый час ровно через год?
– Нам хотелось бы знать, что он делает… Отвечай!
– Он начинает… здесь, на мне… записывать… свои приключения.
– Ты можешь прочитать, что он пишет?
– Да… и то, что он напишет потом… и то и другое…
– Расскажи… Только начало, самое начало.
– Устал. Алфавит… недостаточен… Дайте пишущую машину.
В темноте раздался сдержанный шепот. Я встал, принес свою машину и поставил ее на столик.
– Это «ватсон», – сказал столик, – я француз и желаю писать на французской машине, мне нужен «дюран».
– «Дюран»? – спросил мой сосед слева, страшно удивленный. – Разве есть такая фирма? Я не слышал.
– И я тоже.
– Я такой не знаю.
– И я.
Мы были страшно расстроены этой неудачей. Вдруг отчетливо и медленно прозвучал голос Кардальяка:
– У меня есть «дюран». Хотите? Я привезу.
– Ты сумеешь писать в темноте?
– Через четверть часа я вернусь, – сказал он и вышел, оставив наш вопрос без ответа.
– Ну,