его дальняя родственница…
В первый день нового, 1970 года аэропорт Якутска волшебным образом открылся. «Технические причины» уже не помешали, и я отправился на «летающей лодке» «Ан-24». Нет, на воду этот самолёт не садится. Просто внешне похож. Эта машина предназначена для местных рейсов. Раз летает на короткие расстояния, то и не обязательно ей быть комфортабельной. Это громыхающее создание на маршруте до Якутска приземлялось несколько раз. Взлетаем – садимся, взлетаем – садимся… Ведь линия-то – местная. И не важно, что протяжённость её около двух тысяч километров. Сами по себе эти посадки выматывают душу. Да ещё в воздушных ямках попрыгаем… Да крепкие морозы досаждают: пока высадим одного-двух пассажиров, пока столько же добредут от аэровокзала и рассядутся, салон заполняется пронизывающим холодом. Закройте дверь, а то дует – это не для местных линий.
Меня удивило, что в Якутске оказалось теплее, чем в Иркутске – лишь сорок градусов ниже нуля, а на берегу Ангары термометр перед нашим отлётом опустился до минус сорока пяти! В Якутском аэропорту было светло и солнечно. На душе, несмотря на изматывающий полёт, оптимистично. И, устроившись в гостинице Ленского речного пароходства, я с ходу занялся исполнением своего задания.
На следующий день в Якутске похолодало, сгустился туман, и дальше четырёх – пяти метров на улицах ничего не было видно. Минус пятьдесят с лишним, а я в пижонском чешском демисезонном пальто, естественно, безо всякого утепления и с коротким кожаным воротничком. К тому же от такого мороза пластмассовые пуговицы полопались. И вот картинка, достойная голливудского триллера: все местные жители в меховых куртках и пальто, в торбасах или меховых ботинках, а я в расстёгнутом пальтишке и полуботинках. Хорошо, туман не позволял прохожим рассмотреть меня. Но кто сталкивался со мной вплотную, шарахались, полагая, что я сумасшедший.
В Якутии так считают: ежели человек плюнет и плевок замёрзнет на лету – значит мороз не менее пятидесяти градусов. Чтобы не замёрзнуть на ходу, как плевок, я преодолевал двухсотметровый путь от гостиницы до конторы Ленского пароходства с посещением обогреваемых помещений. Забежишь в магазинчик, посмотришь на прилавки, потом до следующего. Путь лежал по центральной улице (конечно, именем Ленина названной), где хоть что-то общественное располагалось. Но в основном Якутск в те годы был одноэтажным, деревянным. И на многих улицах никаких магазинов и прочих обслуживающих население заведений я не видел. Да и как их увидишь? Идёшь или едешь в такси по улице – как в молоке. И так бывает целых два месяца самой холодной зимней поры.
В Москве первый вопрос коллег по редакции, конечно, был про морозы. Я красочно описал моё выживание в якутском «молоке». «Но потом, когда я улетал, потеплело», – завершил я рассказ про ужасы якутской зимы «И сколько было?», – не удержались спросить любопытствующие москвичи. «Минус тридцать семь». Всеобщий хохот: вот так «потеплело»!
Мой вояж в эти края не дал особой прибавки