которое не боялись употреблять. Он был великолепен – Елисеевский (бывший!) магазин, Дом книги, Пассаж; на углу улицы Бродского (Михайловской) существовал очень дорогой меховой магазин. Освещался проспект ослепительно – богаче, чем сейчас: кроме столбов с тремя сияющими шарами, висели и фонари на проводах над самой серединой проспекта.
Там был, по нашему с мамой выражению, «фифосад» – то есть гуляли «фифы». Наряды невероятные – отчасти из головы портних, мельком заглядывавших в заграничные журналы, отчасти из кино, отчасти из случайных заморских тряпок, покупаемых обычно у морячков загранплавания. Да и вообще в ту пору, как и многие годы после войны, на заметно или просто хорошо одетых людей оглядывались.
Все сколько-нибудь тонные дамы пользовались духами «Красная Москва», этот запах доминировал так же, как в 1970-е, в пору первой экспансии французских духов, – «Клима». У мужчин, особенно у высокопоставленных военных, был в моде одеколон «Красная маска», позднее – «В полет», «Ориган» (бывший «L’Origan»). «Шипр» был дорог, редок и пахнул (тогда) почти изысканно. Мужчины советско-демократических вкусов пользовались так называемым «Тройным одеколоном», дешевым, крепким, с неприятно-бодрым «гигиеническим» запахом (когда-то одеколон, любимый Наполеоном, едва ли не первый в истории, пах, видимо, совершенно иначе). По слухам, им пользовался и Сталин. Выпускались духи и одеколон «Кремль» во флаконах в виде кремлевской башни, «Север» в бутылке в виде тороса со стеклянной пробкой, увенчанной фигурой белого медведя, и пр. Очень было модно дарить «парфюмерные наборы» – духи, одеколон, мыло, пудра в подбитой шелком коробке. Все это продавалось в магазинах, объединенных эффектной аббревиатурой «Тэжэ». Расшифровывалось название организации, ведавшей советской красивой жизнью, прозаично: «Трест эфиро-жировых эссенций», но слово обособилось и жило до недавнего времени. Кондитерские назывались «Росконд», а магазины по привычке двадцатых годов часто именовали «кооперативами» (независимо от принадлежности к кооперации).
А. Миллер. «Белая ночь». Рекламный плакат. 1937
Канули в Лету целые тезаурусы советской речи: «фабрика-кухня», «ломовик», «авоська», «сходить за провизией», «набрать мануфактуры на платье», «крепдешин», «маркизет», «креп-сатин», «бобрик», «шевиот», «драп-велюр», «керосиновая лавка»… Исчезли и сами эти лавки, где отвратительно пахло керосином, жестью и замазкой для окон, но зато дешево продавались всякие детские радости, вроде фаянсовых, люто раскрашенных черкесов, которых мне почему-то не хотели покупать.
Не помню, когда я первый раз попал в цирк, во всяком случае, наверное, раньше, чем в театр.
С моим диковинным пристрастием к второстепенным подробностям бытия, я запоминал детали несущественные, но странно и сильно меня волновавшие. Например, костюмы (нечто вроде ливрей) униформистов – служителей, которые убирали ковры, вносили реквизит, а главное, перед началом представления выходили из-за кулис и выстраивались в две шеренги вдоль