Лемексу, но кое-что вспомнила.
Независимо от обстоятельств Остру не угодно, чтобы она изъяла дох у человека, который отобрал дохи у других и был хуже рабовладельца.
– Нет, – отрезала она. – Нет, я передумала. Мы не возьмем дох.
В эту секунду Лемекс умолк. Он уставился вверх, встретясь взглядом с Вивенной.
Его кисть продолжала покоиться на ее руке.
– Моя жизнь – к твоей, – произнес он до жути ясным голосом и крепко вцепился, когда рука дернулась. – Мой дох – стань твоим!
Изо рта у него вырвалось и устремилось к ней радужное облачко. Вивенна захлопнула рот, глаза у нее округлились, волосы побелели. Она выдернула руку из хватки Лемекса, лицо его потускнело, глаза потеряли блеск, цвета вокруг него померкли.
Дох метнулся к ней. Закрытый рот не помог; дох ударил ее физически, омыв все тело. Она хапнула воздуха, рухнула на колени, сотрясаясь от извращенного наслаждения. Она вдруг по-настоящему ощутила людское присутствие. Восприняла их взгляды. И словно зажгли свет – все вокруг стало насыщеннее, реальнее, живее.
Вивенна задохнулась, благоговейно дрожа. Она смутно слышала, как к ней спешит Парлин, зовущий ее по имени. И странное дело: она могла думать только о мелодичности его голоса.
«Остр, бог цветов! – подумала она, упершись рукой в деревянный пол, когда содрогания прекратились. – Что я натворила?»
11
– Но можно же слегка нарушить правила, – сказала Сири, вышагивая рядом с Треледизом.
Треледиз смерил ее взглядом. Жрец – первосвященник Бога-короля – был бы высок и без разукрашенной митры. С ней же чудилось, будто он башней возвышается над Сири – почти как возвращенный.
Почти как рослый, мерзкий, наглый возвращенный.
– Исключения? – осведомился он с протяжным халландренским выговором. – Нет, это вряд ли возможно, Сосуд.
– Не понимаю почему, – ответила Сири, когда слуга отворил им дверь и оставил в зеленой комнате, а сам перешел в синюю.
Треледиз почтительно пропустил ее за порог первой, хотя она уловила, что сделал он это нехотя.
Сири сжала зубы, стараясь придумать, как бы подобраться с другой стороны. «Вивенна была бы холодна и логична, – подумала она. – Она бы так ловко объяснила, почему вольна покидать дворец, что жрец нашел бы ее доводы разумными». Сири глубоко вздохнула, пытаясь изгнать из волос красноту, а из души – досаду.
– Послушайте. Можно мне выйти хоть раз? Только во двор, и все.
– Ни в коем случае, – повторил Треледиз. – Если тебе не хватает забав, почему бы не послать служанок за менестрелями или фокусниками? Уж они-то тебя развлекут.
«И волосы тебя выдадут», – как бы намекнул его тон.
Неужели он не понимал? Ее угнетало не безделье. Она не видела неба. Не могла никуда деться от стен, запоров и правил. Избавившись от этого, она хотя бы с кем-нибудь поговорила.
– Хоть познакомьте меня с богами. Я искренне не понимаю, почему меня держат взаперти. Чего добиваются?
– Ты не взаперти, Сосуд, – возразил Треледиз. – Ты соблюдаешь режим временной