Ричард вскинул вверх ликующими глазами, бросая свою работу над горлом собеседника.
– Да нет же, нет, Бертран, это неправда! – кричал он, тряся его, как крысу. – Но если это неправда, я вернусь, Бертран!
Вернусь – и вырву твою лживую горловину из ее помещения, а твоим гнилым сердцем накормлю Перигорское воронье!
На губах у Бертрана показалась пена, но Ричард не давал ему пощады.
– Да, коли так, – продолжал он, скрежеща зубами, – я намерен покончить с тобой! Если б только мне не нужно было еще кое-чего от тебя добиться, мне кажется, я тут же и прикончил бы тебя. Но скажи: откуда у тебя эти новости? Говори сейчас: не то мигом очутишься в аду!
Ричарду пришлось дать Бертрану немного приподняться, чтобы добиться ответа, что эти сведения он получил от графа де Сен-Поля. Нужды нет, что это была неправда: при упоминании этого имени в голове у Ричарда помутилось. Весьма смахивало на то, что это было дело Сен-Поля: ему был прямой расчет.
Но на том же основании Сен-Поль мог оказаться и лжецом. Ричард видел ясно, что, во всяком случае, ему необходимо разыскать Сен-Поля сейчас же.
– На коня! На коня, Гастон! – закричал он на весь двор.
На поднятый им гвалт, который одинаково мог предвещать и убийство, и пожар, и разбой или же грех против Святого Духа, сбежалась целая толпа челядинцев.
– На коня, Беарнец, на коня! Где, черт его подери, может быть этот Гастон?
В тот день в Отафоре бес анжуйский, очевидно, сорвался с цепи.
Гастон осторожно явился после всех, поглаживая рукой свою бороду, и увидел, что Бертран де Борн лежит беспомощно под лимонным кустом, у самой стены. Ричард, вне себя, принялся распространяться о случившемся, это его отрезвило. Между тем как Гастон выводил свои заключения, Ричард, вместо того, чтобы его слушать, тоже сам про себя делал выводы.
– Дорогой господин мой, Ричард! – рассудительно говорил Гастон. – И странно и жалости достойно, что вы до сих пор еще не знаете Бертрана: это показывает, что у вас не хватает смекалки. По-видимому, его назначение – быть колючим шипом в анжуйском ложе из роз. Ну что он делает с тех пор, как ему угодно было явиться на свет? Только и знает, что наговаривать вам всем друг на друга. Что он сделал с несчастным молодым королем и с Джеффри? Есть ли во всем мире хоть один человек, которого он ненавидел бы больше, чем старого короля? Ах да, есть: это – вы! Вот вам доказательство. В последний раз, как они оба встретились в этом самом замке, ваш отец, король, поцеловал его, простил ему смерть Генриха и отдал ему обратно Отафор, и Бертран ответил ему поцелуем, чтобы, значит, жить в преизобилии любви. Иуда, Иуда! Что сделал Иуда затем? Ричард, милый, обдумаем все это немного, только не здесь! Поедем в Лимож и пообсудим вместе с виконтом. Но, во всяком случае, прежде всего убьем Бертрана де Борна!
Как я уже сказал, в продолжение всей этой речи, имевшей много веса, Ричард обдумывал про себя. Он всегда остывал так же скоро, как вспыхивал. Так и теперь: просматривая чудовищную басню поближе справа и слева,