льет воду из кувшина в пещере.
Все работали сосредоточенно. В это время показался новый скриб[19], прибывший несколько дней назад вместо умершего. Это был низкорослый человек с отвислым дряблым животом. Из-под тяжелых надбровий выглядывали маленькие глазки.
Скуластый, с толстыми обезьяньими губами, он производил отталкивающее впечатление, и все сторонились его, предчувствуя, что от этого зловещего человека можно ожидать всяких бед. Но он был властью в селении, и сторониться его можно было не всегда.
Когда скриб Хати приблизился, все стояли в почтительном поклоне, низко склонив спины. Но вместо обычного приветствия, как это было при его предшественнике, скриб злобно накинулся на работающих:
– Презренные шакалы! Кто так делает? Гиена старая! Что я тебе вчера приказывал? Сегодня вы должны прийти на мой участок и работать на мой дом. Что, по-вашему, я буду жить под открытым небом?
Плетка со свистом опустилась на старосту, потом еще один удар обрушился на его спину, но когда плеть взметнулась в третий раз, сильная мужская рука перехватила ее на лету, и разъяренный Хати увидел над собой Руабена.
– Неужели тебе не стыдно поднимать руку на всеми уважаемого старого человека? Наш умерший скриб никогда так не обращался с нами.
Лишенный плетки, задыхающийся от бессильной злобы, Хати смотрел вверх на широкоплечего парня, в глазах которого было откровенное презрение. А кругом стояла толпа мужчин с хмурыми лицами. Жестокий, но трусливый, скриб отошел на несколько шагов назад и проворчал:
– Не привыкли? Придется привыкнуть, я ленивых не потерплю!
Староста посмотрел благодарными глазами на Руабена, но в его взгляде сквозило беспокойство. Он поклонился Хати и сказал:
– Напрасно гневаешься, господин! На рассвете появилась Сотис, значит, благодатный Хапи на днях будет наполняться водой, а у нас не готова одна плотина. Здесь часто бывают прорывы, тогда нам не справиться с рекой. Дня через два закончим и перейдем к тебе всей общиной.
Тон старосты был спокоен и полон достоинства. Хати посмотрел на неоконченную работу, на жилистых мужчин и сильных парней и, подыскивая слова для отступления, пробормотал:
– Надо было вчера сказать.
Он бросил взгляд, полный злобы, на Руабена и, взяв плетку, пошел к селению. После его ухода длилось тяжелое молчание.
– Да сгорит твое сердце, и прах да будет выброшен в пустыню, чтоб вечно блуждало твое Ка[20] в поисках, – шептал вслед Хати сын старосты. Он с горечью смотрел на расстроенное лицо отца и на его спину, где набухали красные рубцы.
– Принимайтесь за работу! – напомнил староста.
– Да! Этот покажет себя! Не раз мы добрым вспомним старого писца, не обижал зря людей. Сразу видно, что дурной человек, – проговорил Бату – старший брат Руабена, такой же высокий и сильный.
Староста, как бы позабыв о происшедшем, озабоченно посматривал на вал.
– Не