болезни, ни о холоде, ни о тесноте. Не знал, как больно без движения сидеть тощим задом на жестких досках кормовой банки; никогда в своей детской самоуверенности не думал, как тяжело лежит бремя ответственности на плечах старшего морского офицера в возрасте семнадцати лет.
Хорнблауэр стряхнул с себя воспоминания недавнего детства, чтобы заняться более насущными проблемами. Серое небо, насколько мог судить его неопытный глаз, не предвещало перемены погоды. Он послюнявил и поднял палец, глядя на компас, чтобы определить направление ветра.
– Ветер отходит чуток позападнее, сэр, – сказал Мэтьюз, повторявший его движения.
– Именно, – согласился Хорнблауэр, поспешно вспоминая недавние уроки обращения с компасом. Курс, чтобы пройти Уэссан на ветре, был норд-ост-тень-норд, это он помнил. Как бы круто они ни положили шлюпку, круче, чем восемь румбов к ветру, она не пойдет. Всю ночь они дрейфовали на плавучем якоре, потому что слишком северный ветер не позволял взять курс на Англию. Восемь румбов от норд-ост-тень-норд будет норд-вест-тень-вест, а сейчас ветер был даже чуть западнее. В крутой бейдевинд они пройдут Уэссан на ветре, даже с некоторым запасом на случай непредвиденных обстоятельств, держась подальше от подветренного берега, как и подсказывали Хорнблауэру книги по навигации и собственный здравый смысл.
– Мы поставим парус, Мэтьюз, – сказал Хорнблауэр. Рука его по-прежнему сжимала сухарь, который отказывался принимать непокорный желудок.
– Есть, сэр.
Хорнблауэр окликнул французов, сгрудившихся на носу. Им и без его ломаного французского было ясно, что надо поднимать плавучий якорь. Но это оказалось не так просто сделать в тесной перегруженной шлюпке. Мачта была уже установлена и люгерный парус готов к подъему. Два француза, осторожно балансируя, выбрали фал, и парус поднялся на мачту.
– Хантер, берите шкот! – скомандовал Хорнблауэр. – Мэтьюз, к румпелю. Положите ее в крутой бейдевинд на левый галс.
– Есть в крутой бейдевинд на левый галс, сэр.
Французский капитан со своего места на середине судна внимательно наблюдал за происходящим. Он не понял последнего, решающего приказа, но смысл дошел до него достаточно быстро, когда шлюпка развернулась и установилась на левом галсе, направляясь в сторону Англии. Он вскочил, громко протестуя.
– Ветер в сторону Бордо, – произнес он, размахивая руками. – Мы добрались бы туда завтра же. Почему мы идем на север?
– Мы идем в Англию, – сказал Хорнблауэр.
– Но… но это займет неделю! Неделю, если ветер останется попутным. Шлюпка… она слишком перегружена. Мы не выдержим шторма. Это безумие.
Хорнблауэр знал, что капитан скажет, уже когда тот вскочил, и потому не трудился вникать в его доводы. Он слишком устал и слишком страдал от морской болезни, чтобы вступать в споры на чужом языке. Он попросту не обращал на капитана внимания. Ни за что на свете он не повернет шлюпку к Франции.