повезло, а кому-то не очень. Что же делать?
Можно выкинуть твердый кусок пластилина в окно, можно оставить все, как есть, и больше никогда не притрагиваться к тому, что неприятно. Можно попробовать помять его в руках, попытаться сделать из него что-то мягкое и податливое. Можно попытаться подуть на него теплым воздухом, слепить нечто прекрасное. Можно придать ему иной оттенок черного, черного благородного, теплого черного.
От рождения мы – куски пластилина. Их раздают без системы, без предрассудков нашим отцам. Кому-то попадает в руки грубый кусок черного, кому-то мягкий и приятный на ощупь кусочек желтого цвета. Отцы решают, лепить ли солнце или тучу. Мять ли его грубой мужской силой или мягким отцовским прикосновением. Оставить ли его наедине со своим черным цветом или перекрасить в яркий желтый. Что же делать?
Каждый сам для себя решает, что сделать с куском доставшегося ему пластилина. Каждый сам решает, будет ли он любоваться тонкой фигурой или взирать на уродливый комок.
Когда-то знал я жизни суть
и эту мысль хранил глубоко,
боялся лишний раз вздохнуть,
но был обманут ей жестоко.
Все оказалось ложью дикой,
она лишь ложь, а я разбитый…
– Деда, а ты добрые дела делал?
– Злых, подлых не делал, а доброе-то как, что ни дело – все добро. Зачем спрашиваешь?
– А я вот – нет, деда…
– Да как же? Я тебя утром просил яблоню из ведра полить?
– Просил.
– Полил?
– Полил.
– Чем не добро? Она все силы свои в жаркие дни растеряла, а ты ей жизнь, почитай, и спас. Самое что ни на есть добро.
– Не, деда, это все не то. Нужно серьезное дело какое-то совершить, понимаешь?
– Добрее, значит?
– Ну, так.
– Прости, сынок, видать, не делал я добрых дел… Вон оно как вышло.
– Ты не грусти, мы сейчас придумаем что-нибудь, сделаем по-настоящему доброе дело, деда, по-настоящему доброе.
– Славно это.
Я побежал выдумывать то самое доброе дело, а дед остался сидеть на скамейке, вспоминая всю жизнь свою поминутно, думая и соображая, как же так вышло, что за седые годы свои и жил-то неправильно, все как-то недостаточно, и настоящего не знал ничего. И вспоминал собаку свою, Лужку, которую в лесу щенком еще нашел. То раннее утро было, дед в лес за грибами отправился. Уж и в самую чащу зашел, тишина, только ветер верхушки деревьев тихонько колышет, смахивает с веток капли росы, они летят бесшумно, неспешно и разбиваются так же. Дед ступал осторожно, мягко, дабы не нарушить покой этой такой другой жизни. Но вдруг раздался писк, казалось, мышь какая или птенец. Дед пошел посмотреть, что там копошится, раздвинул кусты и увидел щенка. Маленького, только мягким пухом покрывшегося щеночка. Не стоило и гадать, как попал он в самую чащу леса… Видать, не угодил хозяину, что беспородным уродился, вот и отвезли его да поглубже в лесу оставили. Тут дело простое, либо с