душе Антуанетты происходила борьба самых разнородных чувств. С одной стороны, гордость ее возмущалась насильственным подарком; с другой – она боялась оскорбить отказом человека, к которому чувствовала невольно уважение и благодарность.
Бурдон поднялся с места. Он видел по лицу Антуанетты, что она примирилась с его предложением.
– Дело мое кончено, маркиза! – сказал он со своей обычной саркастической усмешкой. – Мы поняли друг друга, насколько возможно понимание между маркизой Антуанеттой Гондревилль и Веньямином Бурдоном.
– Вы знаете, что этот вопрос, – она указала рукой на дарственную запись, которую он положил перед нею на стол, – может быть окончательно решен только моим отцом. Я поблагодарила бы вас от его имени, но знаю, что вы с презрением отнесетесь к нашей благодарности. Что же касается наших обязанностей относительно вас…
Он сделал отрицательный жест рукой.
– Это лишнее. Я не нуждаюсь в деньгах, я всегда могу прокормить себя.
Он вежливо поклонился ей. Она подала ему руку.
– Надеюсь, что это не последнее наше свидание? – спросила Антуанетта.
– Нет, – ответил Бурдон, слегка прикоснувшись губами к ее руке. – Я уезжаю на время, только не могу определить срока моего возвращения. Вероятно, в мое отсутствие многое изменится здесь. Император чуть ли не ежегодно ставит va banque свою корону и Францию против остального мира. Еще большая опасность грозит от него отдельным личностям. Семела должна остерегаться огня Юпитера!
– Дерзкий плебей! – проговорила ему вслед Антуанетта, но Бурдон не слышал этого восклицания, он уже вышел из комнаты.
В то время как Бурдон спускался с широкой лестницы старинного великолепного дома, Цамбелли подымался по ней.
Они встретились на площадке лестницы и, любезно раскланявшись друг с другом, обменялись несколькими незначительными словами.
Бурдон вышел на улицу, но едва сделал он несколько шагов, как кто-то положил ему руку на плечо.
– Как ты поживаешь, Веньямин? Я думал, ты уже в Египте.
Это был Дероне.
– Нет еще. Ты сердишься, что я не обратил внимания на твои предостережения и не уехал отсюда? Но ты знаешь, я доктор и не имею права бросить сразу своих больных.
– Ну, теперь я надеюсь, что ты можешь отправиться в дорогу. Советую тебе поспешить. В твоем распоряжении всего одни сутки. Завтра Дюбуа прикажет арестовать тебя.
– Ты говоришь серьезно?
– Разумеется. Наполеон сильно разгневан. Кто-то наговорил ему на тебя. Если бы ты слышал, как он отделал Фуше, называл его изменником и террористом. По словам Наполеона, «республиканцы и идеологи проникли в мой дом, а полиция ни за чем не смотрит. Но мне нет дела до их угроз и шашней. Я обязан беречь спокойствие Франции и избавить ее от шарлатанов, которые выдают себя за республиканцев и магнетизеров». Надеюсь, что намек на тебя был достаточно ясен.
Бурдон пожал ему руку.
– Спасибо тебе, мой верный друг. Относительно меня будь спокоен. В моем