месте. Может, оно даже больше, чем спасательная капсула от мира.
Я начал накладывать в тарелки салат. Альма тем временем принялась за второе.
– Не беспокойся, я тоже часто думаю о доме. Тут нет ничего ужасного. Просто не думай о происходящем как о чем-то негативном. Мы этого давно хотели, ведь так?
– Да, я просто почему-то разволновался. Ты же меня знаешь, иногда пустая паника – это мое всё, – я издал сдавленный смешок и взял бокал вина.
Приятная горечь и немного пряное послевкусие. Вино мне нравилось. Я сделал сразу несколько больших глотков – от жажды, нервов или просто желания, сам не понял.
– Тебе нравится вино?
– Да, хорошее.
– Тогда тебе, наверное, понравится и еда, – она рассмеялась, накалывая на вилку небольшой кусочек куриной грудки.
– Сейчас оценим, – я насадил кусочек мяса на вилку и положил в рот.
Это было приятно и как-то по-домашнему. Альма, определенно, умела готовить. Просто какая-то восхитительная женщина во всех аспектах жизни. Она действительно много всего умела и делала это почти безупречно. Но если вернуться к впечатлениям от блюда, то стоит сказать, что приготовленная курица была выше всяких похвал.
– О, это прекрасно! – я наклонился и поцеловал ее в губы. – Это действительно вкусно!
– Ты о еде или моих губах? – она улыбнулась.
– Ну я бы и тебя всю съел без остатка, поверь мне, – триумфально забросил себе в рот кусочек картошки.
– О, я в этом не сомневаюсь, но думается мне, что ты подавился бы еще на стадии волос и выплюнул всю меня назад, – ее голос и смех возвращали меня к реальности почти так же, как бокалы вина.
– Ну тогда можно так далеко не заходить, – мы чокнулись бокалами еще раз и отпили из них.
Вечер мне нравился. Он был последним вечером тут. Может, это и позволяло нам делать что угодно и не бояться последствий или осуждения. Хотя и раньше меня это не особо-то заботило, как-то получалось, что всегда думал только о себе и Альме. Но сейчас было что-то особенное. Возможно, именно осознание того, что он последний и оставляло свой отпечаток на происходящем. Я решил полностью отдаться вечеру вместе с ужином, со всей чепухой и этим сухим красным вином, отдающим немного чем-то пряным, вместе с этой замечательной курицей и салатом, вместе с бесконечно удивляющей меня Альмой и ее спокойной верой в меня. Все эти мысли – в моей голове, а ужин продолжается.
Мы сидим и жуем курицу с картошкой и овощным салатом, смотрим друг на друга, улыбаемся, иногда поглядываем по сторонам. Мне не удается рассмотреть рисунок стола, Альма специально замостила его тарелками, кружками и корзинкой с хлебом. Поднимая свой бокал, я видел лишь кусок картинки, а именно чьи-то ноги. Мне даже не удавалось определить, кому они принадлежат: человеку, собаке, кошке, или, может, это вообще лучи света от какой-нибудь пирамиды или пламени. Египетские рисунки были частью чего-то совершенно безумного и в тоже время абсолютно последовательного.