из парней бурно обрадовались. Еще бы не обрадоваться – в ожидании этого дня они только и думали, что о девушках, и вот они уже ждут у ворот, да какие девушки! Молинка, вторая после Лютавы дочь угрянского князя Вершины, была невысокой, немного полноватой – в самую меру, приятных округлостей, как говорил неравнодушный к ней Бережан, с толстой темно-русой косой, с белым лицом, ярким румянцем, густыми черными бровями и светло-карими глазами. Далянка же благодаря своей мягкой, но выразительной красоте считалась не менее завидной невестой, чем княжеские дочери.
– Девушки! Вы за нами! Заждались небось! Здравствуй, Далянка! – загомонили парни.
Строго говоря, бойники не рассчитывали даже сегодня добиться какой-то особой благосклонности таких знатных и красивых девушек, но не могли удержаться и вились вокруг них, притянутые неодолимой силой Лады и Ярилы. С самого рассвета парни пребывали в лихорадочном волнении, только проявлялось оно у всех по-разному: одни громко и подробно живописали, чего ждут от Ярилиных игрищ, другие молча то краснели, то бледнели. И только мальчишки из младших просто галдели и резвились, радуясь большому празднику, нарушавшему однообразие обыденной жизни.
Смеясь, девушки отвечали на приветствия и не сразу разглядели среди парней Лютаву. Она шла последней и на ходу торопливо расправляла кисти пояса, приглаживала волосы – русые пряди образовывали на ушах как бы петли, на которых сверкали вычищенные к празднику серебряные заушницы. Эту прическу особенно любили девушки-вятичанки, и на Угре она в последние годы приживалась, тем более что мать Лютомера и Лютавы тоже была вятичанкой с верхней Оки.
– Посмотрите, у меня там все ровно? – вместо приветствия обратилась она сразу к обеим подругам, пытаясь на ощупь определить, как лежат на волосах заушницы. – А то с этой оравой разве что путное сделаешь? Приду сейчас вся кривая-косая, как кикимора, люди засмеют.
– Да ты столько собиралась, мы уже хотели без тебя идти! – отозвалась Молинка, пока Далянка осматривала прическу и венчик Лютавы. – Еще чуть-чуть – и как раз на Купалу бы успела!
– Ага, вам хорошо! У тебя один брат, у Далянки два, а у меня вон, и не сочтешь! – Лютава махнула рукой в сторону своей «стаи», зазвенев бронзовыми бубенчиками на браслете. – Теребила, не трожь волосы! – прикрикнула она на парня, который от волнения все норовил взъерошить свои старательно уложенные кудри. – И так два гребня об тебя обломала! И каждый: Лютава, пришей! Лютава, зашей! Лютава, помоги! Вроде здоровые лбы, в драке не теряются, а как на праздник, так словно дети малые!
– Кто бы говорил! Матушка нашлась! – огрызнулся Теребила, но, однако, спрятал руки за спину. Он был среди бойников одним из старших – где-то зимой ему сравнялось двадцать два или двадцать три года, если бабки не сильно обсчитались, а Лютаве этой весной исполнилось восемнадцать, так что она – и мать, и сестра лесного братства – на самом деле была моложе некоторых «сыновей».
– Да ладно тебе, не бранись! – раздался позади низкий голос, и девушки невольно