Да как тебе сказать…
Петюшка кивнул на пивную кружку, демонстративно глотая слюну.
– Пей, хрен с тобой…
Жадно отпив несколько глотков, старик заулыбался, и начал философствовать:
– Видишь ли, жизень – это, что-то навроде огромной цепи. Кому, значитца, украшение, а кому и кандалы. А мы, надо полагать, навроде звеньев у ейной. Деды наши да отцы – это, так сказать, начальные звенья, а уж детки, там, значитца, да внуки всяческие – это последующие, стал быть. На стыке, значитца, мы нарождаемся, на стыке и помираем.
– А после смерти что?
– Опосля што ли? – Петюшка еще отпил несколько глотков и, взяв кружку в руки, снова откинулся на спинку и начал качаться на задних ножках стула. – А снова жизня…
– То есть как это? – изобразил удивление Алексей, подвигая вторую кружку ближе к Петюшке.
«Философ» спросил взглядом: «Мене?» и, получив утвердительный ответ, продолжил свои размышления:
– Звено-то оно, почти круглое, так вот мы и бегаем по кругу, равно лошади по цирковой арене. Наша Вселенная тоже, может быть, представляет из себя кольцо. Ну шо таке бесконечность? Жутко даже вообразить, да и чижало. А ежели пораскинуть умишком, это незатейливое кольцо. Вселенная замкнута на самою себя, ни те начала, ни те конца, однозначно, слово – бесконечность.
Так и бытие – это нескончаемая цепь с круглыми звеньями или сцепленными меж собой листами Мёбиуса…
– Ты даже Мёбиуса знаешь! – приподнял от удивления бровь Катин и полюбопытствовал:
– И что в следующей жизни опять все будет так же, как и в предыдущей?
– Нет, на кой ляд же всё, – отозвался Петюшка, переливая пиво из катинской кружки в свою. – В цельном все не совсем так, а можа и вовсе не так. Но кое-что, поди, и воссоздается, ты неужто не примечал этого.
– Ну, замечал нечто похожее… А скажи мне, горе мое луковое, неужели и в следующей жизни ты опять будешь такой же, как сейчас, свиньею? Ежели ты и раньше был ею, то, признайся, не надоело тебе шута из себя корчить да объедки с барского стола подбирать.
– Карма, значитца, таковская…
– Карма? А не хотелось ли тебе изменить эту карму? В конце концов, ты тоже, какой никакой, человек, не обидно, что ли, тебе свиньей обретаться? Как-то несправедливо получается, по твоей теории, одним, значит, звено из злата-серебра, а тебе наидостойнешему из отходов жизнедеятельности, спаянных дерьмовым оловом?
– Знаешь, Леха, мене и так покуда недурственно, ты меня токо изнаружи и видишь, да, чай, мозгуешь: «Вот како убожество, мразь небритая… вот, мол, из-за кружки пива кажному готов задницу лизать!»
А ты пошевели мозгой, разве тебе самому не доводилось совершать нечто подобное? Оно, правда, задницы, кои ты лизал – верно, поупитанней да почище, но вырабатывают-то они един продукт жизнедеятельности. Так что, ничем ты мене не лучша, а может даже и хужее…
Катин начал потирать кулак. Стоило только взглянуть на его раскрасневшуюся физиономию, то можно