партийных посиделок, и не торопился ответить смачным словцом на
пьяную тираду мидовцев из тех, что попроще. У помощника Брежнева Александрова-Агентова он
позаимствовал мудрость в стиле Дейла Карнеги: «Нервный человек – не тот, кто кричит на
подчинённых. Кричит на подчинённых просто хам. Нервный – это тот, кто кричит на начальство».
Жора предпочитал не кричать ни вверх, ни вниз. В пронизанной интригами и неврозами
атмосфере МИДа он был лучезарен, доступен для нижестоящих коллег, надёжен в качестве
конфиданта для «дипломатов в штатском» и обходителен без наивности в общении с
иностранными коллегами. Он был весьма несоветским в манере общения. В кулуарах в пику
разговорам о «ленинской внешней политике» он оспаривал Киплинга, утверждая, что СССР – это
удачный пример того, как вместе сошлись практичный Запад и лицемерный Восток. В припадке
откровенности он признался как-то дипломату из тех, что «под прикрытием»: идеал мидовца – это
помесь восточного падишаха с английским лордом. Жора и являлся таким идеалом.
Он начинал свою мидовскую карьеру ещё при «и примкнувшем к ним Шипилове», когда
тот активно осуществлял послесталинский поворот СССР лицом к арабским странам; но Жора
служил тогда в средних чинах и не числился среди креатур Шипилова, так что политический крах
патрона никак на него не повлиял, тем более что в своих географических пристрастиях Жора был
традиционалистом – невзирая на свои армянские корни, мало интересовался Ливаном, Ираном и
прочими странами армянского рассеяния, а выбирал более традиционные для дипломата
столицы – от Праги и западнее. Они по нескольку лет жили и в Праге, и в Берлине, где к тому же
имелись хорошие советские школы при посольствах. Жора с истовостью настоящего армянина из
двух возможных поприщ – коммерции и книжной учёности – без колебаний выбрал последнее, и
ставил образование дочери выше своего карьерного роста. Впрочем, он оказался удачлив в
карьере. Отчасти потому, что проявился, как говорят американцы, в нужное время в нужном
месте, но в основном благодаря образу, который он сам для себя создал. Образ обозначался
особым термином – «внутренний дипломат».
В ответ на добродушное подначивание со стороны жены Валентины, которая первой
услышала диковинный термин, он не без ироничного удовольствия, объяснял:
– О женщина, сосуд несовершенств, как ты не можешь уразуметь? Коридоры МИДа полны
«внешних дипломатов» – людей, которые пользуются вежливостью и радушием не чаще, чем
ножом и вилкой, и то лишь на официальных банкетах. В повседневной же жизни это трамвайные
хамы, подсиживающие коллег и тиранящие нижестоящих сотрудников. А «внутренний дипломат»
– я, например, – ест с ножом и вилкой, даже когда его никто не видит, и доброжелательно
относится к внутреннему кругу коллег и подчинённых. Ну, как