нами случилось, то не сможет никого обмануть. У Сидонии множество достоинств, но умение лгать в их число не входит.
Я медленно кивнула. Наивность Донии – ее единственная защита. Неведение защитит ее даже лучше меня.
– Я ей ничего не скажу, – заверила я матриарха.
Дония – плохая лгунья. Зато я, на ее счастье, – прекрасная.
Когда я вернулась в нашу комнату, Сидония приподняла голову и потерла сонные глаза.
– Что-то случилось, Немезида?
– Ничего, – спокойно ответила я. – Мне не спалось, и я отправилась поупражняться.
– Смотри, – зевая сказала она, – не потяни какую-нибудь мышцу.
– Такого со мной не случится, – изогнула я губы в улыбке. – Спи.
И она послушно погрузилась в свою невинную дремоту. Я же всю ночь не сомкнула глаз.
Следующий ход императора последовал незамедлительно.
В тот день меня позвали в покои матриарха, что случалось довольно редко. Она почти никогда не обращалась ко мне напрямую, поэтому вызов меня встревожил. Матриарх лежала на своей гравитационной кровати, в то время как роботы-косметологи подкрашивали отросшие седые корни волос и разглаживали морщины на лице. На первый взгляд матриарху можно было дать лет двадцать пять. «Фальшь-молодость», вот как это называлось. Истинный возраст выдавали глаза. Никто из действительно молодых людей не смог бы так на меня посмотреть.
– Немезида, я натерлась опиатом. Возьми и ты, если хочешь.
Предложение меня удивило. У ее локтя стояла склянка. Опиат представлял собой лосьон, который втирали в кожу. Сенатор им увлекался, а вот матриарх пользовалась редко. Презирала, как признак слабости, предпочитая такие релаксирующие химические вещества, которые делали ее более быстрой и бдительной.
– Это будет пустой тратой дорогого снадобья.
Матриарх раздраженным жестом оттолкнула щуп робота.
– Ах да! Вы, дьяболики, слишком быстро метаболизируете наркотики. Тебе никогда не познать острых ощущений, которые дарит дурман.
– Как не познать и горечь смертоносного яда, – заметила я.
Несколько секунд она изучающе смотрела на меня, подперев кулаком острую скулу. Из-за наркотика ее зрачки превратились в две крошечные точки, а манеры сделались развязными, что для этой особы было нехарактерно. Я напряженно ждала, когда она скажет, зачем посылала за мной.
– Тем хуже для тебя, что ты не можешь этого испытать, – произнесла она наконец, опустила палец в лосьон и потерла запястье. – Но подозреваю, что совсем скоро он тебе потребуется так же, как и мне.
– Почему?
– Император приказал отправить мою дочь в Хризантему.
Дыхание перехватило, словно меня ударили в солнечное сплетение. Пару секунд я слышала только стук собственного сердца, громко отдающийся в ушах.
– Что? – прошептала я. – Он приглашает ее ко двору?
– О, именно так они обычно и делают, – с горечью проговорила матриарх. – Мои родители прогневили его, тогда он казнил