пяти метров, но их можно преодолеть по металлическому тросу. Кирилл схватился за него, но тут же отдернул руку – трос оказался колючим из-за множества острых металлических волосков. Пришлось вернуться в гостиную, порвать сорочку дворецкого и обмотать руки тканью. На «маленькую» картину Кирилл смотреть избегал, но, выходя из зала, не удержался, бросил взгляд и громко выругался: «монах» уступил место широкоплечему русоволосому мужчине с темными глазами и лицом воина: твердым, жестким, уверенным. Но при этом – приятным. С лицом рыцаря, а не мародера. Мужчина стоял на арене, скрестив на груди руки и небрежно наступив на отрубленную голову врага.
«Это Шаб?»
Все может быть.
Но уточнять Кирилл не стал – вышел из гостиной и вернулся к лифту.
Подниматься по металлическому канату оказалось не так уж и трудно, и это упражнение с лазерной точностью показало, что Кирилл находится в превосходной физической форме. Он уверенно поднялся на уровень второго этажа, попутно отмечая на стенах шахты знакомые следы когтей, обнаружил лифтовую дверь второго этажа проломленной и опять не удивился. Но насторожился, услышав подозрительные звуки с площадки, зацепился поудобнее и осторожно заглянул в пролом.
И едва не вскрикнул, увидев лежащих на полу мужчин. Тех самых: лакея и садовника.
Только сейчас они не разговаривали.
«Они больны… Нет! Они ранены… Или умирают… Как же они кричат! Они не видят и не слышат ничего вокруг. Им больно!»
Мужчины катались по полу, рычали, стонали, рвали на себе одежду… Ругались… Проклинали мир и каких-то Древних… Бились о камень пола и стен, царапали себя ногтями, а на их губах пузырилась алая пена.
Мужчины терзали себя с таким неистовством, словно пытались выпустить кого-то, сидящего внутри. Терзали так яростно, что не могли не добиться успеха. В какой-то момент им удалось порвать кожу, и она лопнула, разошлась, сползла, словно змеиная, но не естественно, а с болью. С дикой болью, которая заставила мужчин еще сильнее кричать, рыдать и ругаться. И сходить с ума.
А из-под кожи полезло нечто черное…
Нет! Не полезло, а стало поглощать их! Оно рвалось изнутри, но несчастные не выпускали нечто из себя – они превращались.
Кожа сползла – с кровью, болью и стонами. И тела мужчин преобразились, стали новыми: гибкими, черными… Телами зверей. И рычание постепенно перестало быть признаком боли – в нем появилась спокойная, животная злоба. На глазах Кирилла лакей и садовник обратились в черных шакалов.
«Стали защитниками?»
Вытянутые морды, острые уши и мускулистые, сильные лапы. Глаза запылали зловещим алым – горящей кровью. А другая кровь, неяркая, неброская, запачкала их клыки. Кровь лакея и садовника, пожравших себя, чтобы стать тем, кто они есть.
Шакалы огляделись, проскользнули сквозь прутья решетки и побежали вниз, к подвалу.
Кирилл же выбрался на площадку, потянулся, разминаясь, подошел к ближайшей двери, мягко нажал на ручку и замер, почувствовав на себе пристальный взгляд. Медленно повернул голову,