ревом.
Однако и «грандиозно» – слабо сказано! Лужковские салюты давно достигли уровня бразильских карнавалов, где на эти цели списывают четверть национального бюджета. Но там хоть восьмимесячной холодрыги и суточных снегопадов нет, у нас же чем глубже кризис, тем громче радость – режь последний огурец! «Золотая жила» фейерверков да ещё, пожалуй, воздушных шаров-шариков ныне успешно разрабатывается повсеместно, от торжеств в честь юбилея главбуха жилищной конторы до миллионного «зайца», пойманного в электричке.
Однажды я соблазнился и перед Новым годом купил здоровенный китайский ящик с обещанием сюрпризов незабываемого восторга. Пожилой армянин, торговавший за базарной оградой паленой пиротехникой, уважительно помог загрузить неподъемный короб и сказал:
– Маладэц! Парадуэш сэмью!
За пять минут до боя курантов семья и гости столпились на дачном пустыре, с трудом сдерживая выпирающие из шампанского взведенные «на боевой» пробки. Из-за забора ночное небо уже громили нетерпеливые соседи. С последним ударом кремлевских часов ахнули и мы, да так, что всё враз обвально стихло, и только хриплый бас откуда-то из кромешной тьмы подал признаки осознания происшедшего:
– Ни х… себе!
Собаки, поодиночке и озираясь, вернулись только через неделю, а кошек мы вообще больше не видели…
Скандальная сенсация с Лужковым взбудоражила до исступленного состояния отечественных политтехнологов, наших неудержимых говорунов, советчиков на все случаи жизни. Вышколенная пресса, дружно включив заднюю передачу, массированно громила вчерашнего кумира с разоблачительными формулировками большевистских парткомиссий. Снова нестерпимо запахло классовой ненавистью бедных к богатым.
Соратники, чтоб не превратиться в соучастников, а то, не дай Бог, и в подельников, притихли и, попрятав «мигалки», приготовились нырять в «метро». Самый главный из них, чем-то похожий на сонного гиппопотама (всегда рядом и тоже в кепке, правда, чуть сзади, но не далее, как на расстоянии козырька), получив вдруг на минуту в шеврон «ИО», враз начальственно набычился и, чтобы не повторять ошибок шепетовского парикмахера Шлемы Зельцера (Что да Как?), кинулся с кувалдой на медного Петра, любимца отставного мэра, вспомнив по случаю, что уже стаскивал однажды с пьедестала Дзержинского, за что и был вознагражден доверием.
Петровский монумент, возвышаясь над старинной шоколадной фабрикой и сильно смахивая на пожарную каланчу с брандмейстером на крыше, раздражал горожан, особенно московскую творческую интеллигенцию (впрочем, недовольную всегда и всем), однако сделал личную судьбу придворного скульптора воистину шоколадной.
Будучи при большой силе, Юрий Михайлович на всех возражателей плевал с той самой «колокольни», поскольку с подачи «гиппопотама» благоволил опасно плодовитому ваятелю, позволив даже победительного Георгия Победоносца на Поклонной горе обуть в грузинские чувяки. Зато «верный» Зураб, тот самый ваятель,