не так уж он и страшен, – возразил муж. – И не чую, что холодная рука хочет меня удушить.
– Да уж ничего он нам, поди, не сделает, – молвила жена. – Он-то знает, что у нас и в мыслях не было украсть перстень. Вот кабы мы потехи ради стали отвинчивать крышку гроба, тогда другое дело.
Муж ощупью пробрался к гробу генерала и принялся шарить рукой вдоль крышки. Он отыскал винт с небольшим крестиком на шляпке.
– Тут будто бы нарочно все так и прилажено для вора, – сказал Борд, принимаясь ловко и осторожно отворачивать винты гроба.
– Слышишь что-нибудь? – спросила жена. – Не шевелится ли он в гробу?
– Тут тихо, как в могиле, – ответил муж.
– Он ведь, поди, не думает, что мы замыслили отнять у него что ему всего дороже, – молвила жена. – Вот кабы мы крышку гроба подняли, тогда другое дело.
– Да, ну тут уж придется тебе мне пособить, – сказал муж.
Они подняли крышку и теперь уже не в силах были сдержать алчность. Им не терпелось овладеть сокровищем. Они сорвали перстень с истлевшей руки, опустили крышку и, не проронив ни единого слова, потихоньку выбрались из могилы. Проходя через кладбище, они взялись за руки и, только оказавшись по другую сторону низкой серокаменной кладбищенской стены и спустившись на проселок, осмелились заговорить.
– Думается мне, – сказала жена, – что он сам этого хотел. Понял, что негоже покойнику беречь такое сокровище, вот и отдал его нам по доброй воле.
Муж расхохотался.
– Да, хороша ты, нечего сказать, – вымолвил он. – Нет уж, не заставишь ты меня поверить небылице, будто он отдал нам перстень по доброй воле; просто у него силы не было нам помешать.
– Знаешь что, – молвила жена, – нынче ночью ты был страсть какой храбрый. Мало таких, кто осмелится спуститься в могилу.
– А я вовсе и не думаю, что поступил неладно. У живого я бы никогда и далера не взял, ну а что за беда взять у мертвого то, что ему вовсе не нужно.
Шли они гордые и довольные собой и только диву давались, что никому, кроме них, не взбрело в голову прибрать к рукам перстень. Борд сказал, что съездит в Норвегию и продаст там перстень, как только представится какая-нибудь оказия. Им казалось, что за перстень удастся выручить столько денег, что им никогда больше не придется испытывать страх за завтрашний день.
– А это что? – внезапно остановившись, спросила жена. – Что я вижу? Неужто заря занимается? На востоке-то вроде светает!
– Нет, солнцу еще рано вставать, – сказал крестьянин. – Видать – пожар. И вроде бы где-то в стороне Ольсбю. Уж не…
Его прервал громкий крик жены.
– Это у нас горит! – кричала она. – Мелломстуга горит! Генерал поджег ее!
В понедельник утром в усадьбу Хедебю, расположенную совсем близко от церкви, ворвался могильщик и, едва переводя дух, выпалил: им с каменщиком, который собирался вновь замуровать склеп, показалось, будто крышка генеральского гроба съехала набок и что щиты с гербами и орденские ленты, которыми она убрана, сдвинуты с места.
Немедля