причины его агрессии. Он с удовольствием поддерживал мою неуверенность, придумывая поводы для расправы. Однажды он наказал меня за разбитую тарелку, обозвал безрукой и отлупил ремнем с железной пряжкой. За день до этого мы ездили на пикник, и кто-то из друзей назвал Олега моим прозвищем – Башмак. Тогда я не придала этому значения, но теперь понимаю – назавтра муж отомстил мне за прилюдное унижение.
Чувство вины не покидало меня с первой брачной ночи. Олег ясно дал понять, что разочарован. Он ожидал от застенчивой новобрачной невинности и возмутился, когда ее не обнаружил. В тот момент я совершила главную ошибку – рассказала мужу о своем первом и единственном сексуальном опыте. Директор детского дома выделял меня среди других девочек. Можно сказать, я была его любимицей. Он часто сажал меня на колени, гладил по голове и приговаривал: «Доченька моя!» Однажды доченька заболела. Наш общий детдомовский папа пришел в бокс меня навестить. Присел на кровать и начал гладить, только голову на этот раз прикрыл подушкой. Боль можно было стерпеть, но страх задохнуться перерос в панику. Чем сильнее я старалась скинуть подушку, тем больше заводился директор. После этого признания Олег без труда нащупал мое слабое место. С тех пор секс для меня стал ассоциироваться с болью, внимание – со страхом, а любовь – с унижением.
Муж каждый раз находил новые поводы для расправы, а я во всем винила себя, проклиная детдомовское детство, аварию, больную руку, которая не способна удержать посуду или раскатать тесто. Сейчас, стоя под душем, я с трудом намыливаю тело, но больше не презираю его за слабость. Олег научил меня многому. Теперь я сама научусь любить и уважать себя. Кажется, вместе с окровавленной одеждой я сняла груз забот, горячие струи смыли тяжесть прошедшего утра. Я укутываюсь в теплый махровый халат и наслаждаюсь исцеляющим уютом. Больше всего на свете хочется спать.
Захожу в комнату. Все кажется знакомым, но не моим, как будто я жила здесь не два, а сто два года назад. Посреди комнаты висит все та же советская люстра. Стоит нечаянно задеть ее рукой, и пластмассовые сосульки, помутневшие от времени, рассыплются по полу. Глазами ищу раздвижное кресло, на котором раньше спала. От окна оно переехало в угол, за шкаф. Открываю дверцу. В нос ударяет сладкий аромат Ириных духов с нотками ванили, рука пробегает по стройному ряду вешалок с яркими и сверкающими нарядами. Когда-то в этом шкафу висело всего два платья, которые мы с Ирой носили по очереди. Оба сидели на подруге великолепно, а я в той же одежде казалась каланчой. С тех пор я не ношу платьев, предпочитаю им джинсы и безразмерные футболки, в которых меньше заметна моя худоба.
Раскладывать кресло совсем не хочется. Тяжело носить даже собственный вес, а стоит согнуться, как боль начинает выкручивать живот изнутри.
– Ира! – кричу я подруге. – Можно мне прилечь на диване?
– Конечно, – отзывается она из кухни. – Хочешь, я перестелю белье?
– Нет-нет!
С трудом добираюсь до дивана и залезаю под одеяло. Голова,