она не своими седыми волосами, а гримасой ужаса и боли, что не сходила с её лица даже во сне. Скорее всего, у неё что-то не так с мышцами лица, я не знаю, но выглядело это пугающе. Пообщавшись с ней немного, я поняла, что она страдает хлеще всех нас, суицидников. Абсолютно всё ей кажется враждебным. Однажды она указывала трясущейся старческой рукой в сторону очереди за едой, но не смогла вымолвить ни слова – молчаливое рыдание захлестнуло её. Конечно же, мы все расступились, пропуская её без очереди. Женщина сделала пару неуверенных шагов и застыла. Кажется, у неё просто закончились силы. Она стояла и тряслась от слёз и ужаса. Одна из нас позвала медсестру:
– Прошу прощения, тут женщине плохо!
Рослая медсестра с суровым лицом и уставшим взглядом даже бровью не повела, лишь кинула в нашу сторону:
– Ой, девочки, успокойтесь уже, а.
И вышла из столовой.
Пришлось нам своими силами успокаивать эту женщину, сажать за стол и уговаривать поесть.
Такие эпизоды были одними из самых пугающих для меня в больнице. Равнодушие некоторого персонала поражало. Скорее всего, таких рабочих поражал синдром профессионального выгорания. Но когда ты наблюдаешь всё это изнутри, причины равнодушия становятся не важны. Сил продолжать борьбу за своё выздоровление становится всё меньше каждый раз, когда ты лицом к лицу сталкиваешься с бедой, а люди, которые должны помогать, просто выходят из помещения.
Ирина Маратовна не такая. Ей до всего было дело. Она даже следила за тем, что мы читаем. У бедной Марины Стивена Кинга практически насильственно отбирали. С боем удалось доказать, что не все его книги – ужасы. Настоящие ужастики иногда можно было услышать в коридоре из разговоров санитарок и медсестёр. Был период, когда они несколько дней обсуждали сюжет телепередачи, в котором рассказывалось, как подростки мучили животных. Во время тихого часа персонал садился на диван возле острой палаты и в красках описывал все издевательства с отрубанием лапок и хвостиков. Больные, запертые в своих палатах, ёжились под одеялом, не имея возможности отгородиться от этих подробностей.
Много всего абсурдного исходило от персонала. В коридоре всем желающим читали проповедь о том, как сохранить дома мебель в хорошем состоянии. Говорилось, что необходимо гладить стол, стул и приговаривать слова любви, тогда они тебе прослужат верой и правдой много-много лет. Толпа психов тогда обступила стол медсестры и завороженно на него смотрела, пока Ирина Маратовна рассказывала, как стол стоит на этом месте ещё с советских времён. К вещам в принципе был огромный пиетет. Стоило пациентке случайно испачкать одеяло фломастером, как это сразу же замечалось персоналом. В таких случаях санитарка могла заставить девочку помолиться за одеяло, чтобы то её простило и продолжало греть.
В большинстве своём санитарки очень прямые и религиозные люди. Они могут ставить клизму пациенту, а между собой обсуждать замысел божий. Они настолько часто говорят о хождении