муна.
Что мне бросилось вчера в глаза, – это безобразие физиономий. Неприятное впечатление, которое на меня произвели также туземцы о-вов Адмиралтейства.
Сель-мун (Гумбу). Около восьми часов, в совершенной темноте, при свете одного только факела и негромком звуке окамов вошел Сель-мун на другую площадку Гумбу. Высокими сангин-оле и множеством зелени украшенные танцоры, из коих многие были окрашены черной и белой краской, при слабом свете разгоравшегося костра и при отдаленном громе и частых молниях, имели очень фантастический вид. Из трех сангин-оле самый высокий превышал три человеческих роста и был по крайней мере 5 м вышины. Для того чтобы держать эти громадные бамбуки на головах, бамбук на конце был расщеплен и во многих местах привязан к волосам, которые почти скрывали лицо; спина и грудь были закрыты большим маль; под мышками, почти до колен, висели большие пучки зелени, которой были также украшены руки и ноги. Весь этот наряд почти что скрывал человеческий образ. Эти танцоры двигались почти самостоятельно от прочих, даже когда другие останавливались; напр., когда один из туземцев при общем молчании произносил речь, они, как заведенная машина, продолжали ходить вокруг костра. Сель-мун, который я уже видел в 1872 г. в Гумбу, является ночным; как и при «коромром», туземцы двигались толпой вокруг костра. Мун продолжался до восхода солнца.
Познакомившись с папуасскими танцами, можно заметить: 1) что женщины в них не играют главной роли; 2) что танцы не имеют безнравственного характера. Мужчины являются хорошими танцорами, довольно грациозны и выделывают довольно хитрые штуки. Женщины, как уже сказано, приводят в движение только зад, поэтому обращаются спиной к зрителям.
Морор-мун. Уже вчера были приготовлены пирамидообразные связки кокосовых орехов, которые назначались для туземцев Гумбу, Горенду, Богатим, Колику-Мана. По окончании муна и завтрака туземцы Бонгу принесли большие корзины с аяном, из которых многие едва могли поднять 4 человека, и связки саго. Все корзины были расставлены по группам; к каждой поставили по палке, украшенной веткой Coleus. Один из туземцев Бонгу сказал речь, держа при этом палку с веткой; затем другая длинная речь была сказана Моте, который говорил долго и весьма взволнованно. Можно было заметить, что речи были не импровизации, а приготовленные заранее; по интонации, жестам и выражению казалось, что ораторы не были лишены красноречия. Тон речей, особенно Моте и Эгли, был презрительный, и я предполагаю (речей я не мог понять), что ораторы укоряли своих сограждан за то, что те принесли мало продуктов для морора. Была и ответная речь туземца из Горенду. Каждый оратор приставил обратно палку с веткой к куче корзин, но, когда ораторы кончили свои речи, один из них собрал все палки и отставил их в сторону; затем ораторы и жители Бонгу удалились. Калун взял метелку, лист пинанга, и, шепча что-то, обмел вокруг корзин. Туземцы вернулись, неся много табиров, гунов, малей, собак, и положили все это около корзин. Особенно большая куча образовалась