href="#n_3" type="note">[3].
Майор, лишенный возможности высказать свое мнение по данному поводу, промолчал.
– Велико побуждение закончить поговорку, да только я сам будто не меняюсь. Иногда жалеешь, что наше маленькое сообщество претерпело столь грустную перемену. Постоянно вспоминаю былые деньки, когда поместье «Кедры» принадлежало семье Браверли. Я вовсе не настроен ругать Хасуэллов, они – весьма достойные люди, но до Браверли им далеко.
– Полностью согласен, – поддержал его майор. – Начать хотя бы с того, что Браверли никогда никого не принимали. По мне, Хасуэллы – ценное приобретение для Торндена. Приятно видеть, что старинный дом опять приведен в порядок. А вот если говорить о нынешнем владельце Фокс-Хауса – тут я ваш сторонник. От замены им Чернсайков мы определенно проиграли. Я всегда это твержу – и не я один.
Драйбеку его слова пришлись по душе, однако он, стараясь не выказать удовольствия, промолвил безразличным тоном:
– Бедняга Уорренби – как рыба, вынутая из воды.
– Вот и я не пойму, чего ради он уехал из Лондона! – подхватил майор. – Наверное, на Мелкинтон-роуд он чувствовал себя как дома, не то что в Фокс-Хаусе. До элегантности ему далеко. Не pukka sahib[4], как говаривали в былые времена.
С этим Драйбек не мог не согласиться, хотя вид у него был такой, словно он сожалеет о недостатках соседа. Дальше оба джентльмена шествовали в молчании. Когда они дошли до угла Вуд-лейн, из калитки в стене вышел Гэвин Пленмеллер и захромал в их сторону. Это был худощавый брюнет около тридцати лет, с оживленным выражением лица. Он подволакивал одну ногу вследствие перенесенного в детстве коксита.
Хромота не позволила ему повоевать, она же, по мнению редких доброжелателей, явилась причиной его склонности к сарказму. Торнден-Хаус, а также то, что осталось после уплаты гигантских налогов от кое-какого состояния, он унаследовал год назад у своего сводного брата Уолтера и не слыл здесь новичком. Раньше, обитая в Лондоне, сочинял ради денег детективы, поскольку семейного состояния ему не хватало, но часто наведывался в Торнден, где пользовался гостеприимством брата, пока сочетание его насмешливости и раздражительности Уолтера не приводило к очередной ссоре – если можно назвать так ситуацию, когда один возмущается, а другой знай посмеивается да пожимает худыми плечами. Уолтер воевал и вернулся с войны почти полным физическим и моральным инвалидом. С тех пор он страдал нервными припадками, а сил у него осталось так мало, что их не хватало даже на то, чтобы предаваться прежним страстям – энтомологии и наблюдению за птицами. После каждой стычки с Гэвином Уолтер клялся, что больше не пустит этого молодого бездельника в дом, но стоило Гэвину, абсолютно невосприимчивому к оскорблениям, снова появиться у него на пороге, неизменно впускал его и даже наслаждался обществом брата. Плохое здоровье лишало Уолтера светской жизни, поэтому после смерти, когда его сменил Гэвин, даже самые сострадательные, вроде Мэвис Уорренби, не пожалели о перемене. Гэвин, впрочем, тоже не приобрел популярности ввиду нежелания скрывать от соседей свое убеждение, что он умнее