шке гребешком волос, создававшим голове ещё большую узость, оттопырил губу и округлил раскрывшиеся в удивлении глаза. Гладкая выбритость головы вокруг торчащих гребешком волос, покрашенных почему-то в синий цвет, плавно переходила в шею, отчего та казалась ещё тоньше и длинней. Эту её вытянутость спасал белый отложной воротник такой же белоснежной рубашки, аккуратно лежавший на красной жилетке с каким-то металлическим отливом, так что она могла показаться издали неким бронежилетом, хотя на самом деле была, скорее всего, пошита из синтетического кожзаменителя. Чёрные из такого же материала брюки, заправленные в высокие до колен сапоги с висящими на них металлическими цепочками, довершали контрастный костюм.
Выражение «редактировать профиль» могло быть непонятным для убелённых сединами пенсионеров, да и людям более молодого возраста, не привыкшим постигать сходу новый быстро меняющийся молодёжный сленг, но напротив парня, названного ирокезом, стоял коренастый крепыш лет шестнадцати в бейсболке, под которой явно выдавались развитые мышцы широкой груди. Рукава майки с изображением московского кремля казались тесными для выкатывающихся из-под них бицепсов. Фигура молодого человека, рост которого, очевидно, ещё не завершился, была явно спортивного характера. И твёрдый, даже несколько жестковатый голос показывал, что обладатель его чувствует свою силу и прекрасно знаком со значением слов о редактировании профиля, под которыми прятался довольно грубый смысл, выражавшийся раньше однозначным выражением «набить морду». Он понял и потому твёрдо произнёс:
– Я сказал: встань и уступи место женщине.
– Она что, беременная? А ты чеканутый. Вали отсюда! – послышалось в ответ, и расставленные в стороны длинные ноги развалившегося ирокеза раздвинулись было ещё больше, но натолкнулись на ноги соседей. С одной стороны это была полная представительного вида дама, занимавшая собой в лучшем случае полтора нормальных места, а с другой старичок с бородкой клинышком и интеллигентной палочкой, на изогнутой верхушке которой покоились его обе руки.
Рядом с крепышом, потребовавшим освободить место, стояла пассажирка, которая тут же вмешалась в разговор юношей:
– Нет, я не беременная. Типун вам на язык, молодой человек. Мне уже семьдесят пять годков, но я ещё могу и постоять. Ничего такого. Я никогда и не была беременной. А сейчас ведь не принято уступать места. Да я бодрая ещё. Держусь на ногах хорошо.
Именно в этот момент поезд выскочил из туннеля метро на открытое пространство, и то ли по неопытности машиниста, то ли потому, что это был последний вагон, но он задёргался и слегка закачался из стороны в сторону. Стоявшие довольно плотно пассажиры покрепче ухватились за поручни над головами, чтобы не упасть, а маленькая седовласая женщина, уверявшая только что в своей устойчивости, по причине маленького роста не могла дотянуться до поручней и вынуждена была вцепиться рукой в соседа, желавшего её усадить.
Видимо, это оказалось решающим аргументом для крепыша. Без лишних слов он ухватил долговязого парня за петушиный хохол, резко пригнул голову к его же колену до полного соприкосновения и затем буквально вытащил всё тело, которое с неожиданным воплем потянулось за волосами и вынуждено было встать и распрямиться, так как крепыш поднял руку с зажатым гребнем волос вверх.
– И-и-и… Пусти, гад! – тонким голосом завопил ирокез, хватаясь обеими руками за удерживающую его волосы руку противника.
Дальше последовала нецензурная брань, что ещё больше разозлило крепыша и он левой свободной рукой, сжатой в кулак, слегка пристукнул нос «ирокеза».
Всё произошло настолько быстро, что поезд не успел проехать и половину Автозаводского моста. За окнами виднелась анфилада высотных домов на одном берегу и зелёный массив деревьев противоположного берега Москва реки. Параллельно поезду по проспекту Андропова мчались торопливо машины, но движение их казалось несколько замедленным, если они шли в ту же сторону, что и поезд. Зато встречные пролетали пулей. В окна вагона ворвались лучи летнего солнца. Оно только что выскользнуло из-за маленького пушистого, как котёнок, облака и мгновенно залило весь вагон ярким ослепляющим светом, что не позволило сразу заметить сползавшие из разбитого носа капли крови. То ли крепыш несколько не рассчитал силу удара привычного боксёрского кулака, то ли нос «ирокеза» оказался слишком слабым, но он раскровавился.
– Садитесь, пожалуйста. Вам уступили место, – несколько насмешливым тоном сказал крепыш, оборачиваясь к женщине рядом. Но та заметила кровь на лице несчастного «ирокеза» и запричитала:
– Погодь-погодь, ты же ему нос расквасил. За что ж ты его так? Да я и не хочу садиться. Да мне и выходить через три остановки. Пусть сидит себе. Ему платок нужен – сейчас…
Но её прервал голос деда, сидевшего с палкой. Он только что очнулся от своих мыслей и, не вполне понимая, кто кого бьёт, сердито закричал:
– А ну, хулиганьё, прекратите бузить! Сейчас клюкой огрею каждого, – и он даже поднял палку перед собой, готовый исполнить свою угрозу.
Рядом с ним у самой входной двери сидела девица лет двадцати. На ногах что-то вроде босоножек на высоком каблуке, состоящих