Елена Прекрасная. Виорэль Михайлович Ломов

как Царевну-лягушку привезли в коробчонке на смотрины в царский дворец и теперь ждут, как она станет надувать щеки и квакать. А потом в пляс пустится с реальным Иван-царевичем, рукавами помашет и озерцо с белыми лебедями соорудит. «Уж лучше кости из рукава разбрасывать. До чего же мерзок этот клоун с микрофоном! («Что высоко у людей, то мерзость пред Богом» – истинно так!) Просто салют восторгов и экспромтов, а на роже написано: пошляк и лжец! Интересно, какой портрет сделал бы с него Моди? А стал бы он его рисовать?» Всё это пронеслось вихрем у нее в голове, и Елена Прекрасная, как записной ханжа, так же фальшиво ответила:

      – Вашими молитвами!

      Прямо скажем, не радостные чувства вкусила Лена в миг рецидива славы, совсем не праздничные и уж вовсе не девичьи. Как далеки они были от ощущений, испытываемых в аналогичном случае прожженными мэтрами, полвека оттянувшими лямку на ниве лицедейства, плавающими в лицемерии, как рыба в воде, и смотрящими на «земное» с нескрываемой насмешкой! Похоже, старания тетушки не прошли даром, научили девицу-красавицу трезвому взгляду на жизнь, буквально в последний момент уберегли ее от махровой «звездности», уже опробованной и такой притягательно сладкой. Вот только для чего научили и уберегли?

      Лена долго не могла отделаться от гадливого чувства при воспоминаниях о вечере. И дело было не только в нечистоте места и нечистоплотности его обитателей. Ей казалось, что служители телевизионного культа и статисты состояли сплошь из завистливых глаз и лицемерных слов и только ждали удобного момента, чтобы цапнуть больнее и отравить ядом. Она вспомнила, как однажды, прогуливаясь по берегу озера, наткнулась на гадюку, свернувшуюся в знак бесконечности – обманчивый покой! В любой момент змея готова была неуловимым броском нарушить эту иллюзию вечности и превратить ее в ничто. «Да-да, гадюки, одни гадюки!» – думала Лена.