так каждый раз, – вздохнул я.
И действительно, каждое утро история повторялась. Собаки, привыкшие выживать суровой афганской зимой, слишком ценили домашний комфорт. Выводить их на улицу поутру, чтобы они сделали все свои дела, было сущим кошмаром. Сдается мне, если бы им дали такую возможность, они бы до полудня не трогались с места.
Но я уступать не собирался. Меньше всего мне хотелось, чтобы они растолстели. Особенно это касалось Наузада: без регулярной физической активности он бы стремительно набрал вес, поэтому я тщательно следил за тем, чтобы он не переедал и побольше двигался. Он слегка хромал на правую заднюю лапу – видимо, это были последствия травмы, – и я не хотел, чтобы к старости у него возникли лишние проблемы со здоровьем из-за плохой физической формы.
Я выразил свои мысли простым способом.
– А ну оба вернулись сюда, ЖИВО! – заорал я голосом, заставлявшим тридцать с лишним морпехов выполнять мои распоряжения вприпрыжку. Поскольку ответа я не получил, мне стало ясно, что без очередной борьбы тут не обойтись. Я взглянул на часы. Если не потороплюсь, опоздаю на службу.
Драка за то, чтобы вытолкать их наружу, была только началом среднестатистических утренних конфликтов. Покончив с ней, мне еще оставлось выгулять всех четверых и наконец (но не в последнюю очередь), выдержать битву, в которую превращалась кормежка.
Честно, это был еще тот геморрой. Как ни взгляни, ситуация тут не отличалась в лучшую сторону от ситуации в Афганистане, когда мне ежедневно приходилось бороться за поддержание порядка во время кормления своей стаи диких собак.
Те времена всплывали в моей памяти неоднократно. Проблемы начались уже тогда, когда у меня было всего две собаки, Наузад и маленький веселый РПГ. Я наивно полагал, что смогу просто кормить эту парочку из двух мисок из нержавейки, «позаимствованных» мною у афганской полиции. Мол, я просто наполню миски, поставлю их перед собаками и пойду себе по своим текущим делам, а потом снова вернусь приглядеть за псами. Да, как же.
Я все еще вспоминаю тот беспредел, что возник при первой же кормежке.
Наузад уплетал свою порцию так, словно это была его первая настоящая еда в его жизни. Впрочем, возможно, так оно и было. РПГ же, поедая остатки своего рациона, размеренно пыхтел и чавкал над миской. Преисполненный уверенности в том, что оба будут в порядке, я повернулся к ним спиной и, как оказалось, очень жестоко ошибся.
Успешно опустошив свою миску, Наузад немедленно начал поиски дополнительной пищи. Он прыгнул на все еще занятого едой РПГ, решив прогнать его и доесть его порцию вместо него. Возможно, так он обычно и поступал в своем мире. Выживает самый жестокий – таково было ежедневное правило. Только упершись Наузаду в грудь ногой, обутой в армейский ботинок, я остановил его свирепую атаку на тощего и испуганного РПГ.
С той поры, когда наступало время кормежки, мне приходилось следить за ними с зоркостью ястреба. Каждый раз мне приходилось напоминать Наузаду, что после того, как он съест свою порцию,