rel="nofollow" href="#n31" type="note">[31] российской державы, объявляю вам на то свое согласие и прошу приготовиться к решительным действиям. Герман Генрихович и Алексей Григорьевич укажут вам день, когда к тому приступить, а теперь прощайте, помните, что я надеюсь на вас, что в ваших руках не только моя судьба, но и моя жизнь.
Она поспешно встала, поклонилась всем общим поклоном и вышла из комнаты, а вслед ей прогремел радостный виват, вырвавшийся вместе с облегченным вздохом из грудей всех собравшихся здесь.
Не прошло и нескольких минут, как комната, еще недавно полная народа, снова опустела, а по петербургским улицам снова зашагали таинственные тени, точно расплываясь и тая во мраке.
Левашев и Лихарев шли вместе.
– Слава богу, – шепотом проговорил Дмитрий Петрович, – наконец-то принцесса изволила стряхнуть с себя эту проклятую робость.
– Тише, – остановил его Лихарев, – не говори на улице! Этого ночного мрака нужно бояться даже больше, чем светлого дня. Ты видишь, кругом какая темь; кто поручится, что в этой тьме не притаилось чье-нибудь ухо. Поудержи немного свой язык, успеем наговориться, когда придем ко мне.
Но наговориться им, однако, не пришлось и в квартире Антона Петровича.
Уже шагая по грязному двору и пробираясь к подъезду своей квартиры, Лихарев заметил, что из его комнаты, светлыми полосами врываясь в ночной мрак, падают яркие лучи. Он приостановился, поглядел на окна и досадливо промолвил:
– Кого это нелегкая принесла? Мне, во-первых, страшно спать хочется, а во-вторых, и поговорить по душам не дадут. Наверное, это какого-нибудь гостя принесло: не спится человеку, вот он и забрел с дурных глаз.
Гость, который сидел в комнатах Антона Петровича, оказался поручиком Милошевым.
– Ах, это Милуша! – воскликнул Лихарев, когда его взгляд упал на розовое лицо юного офицера. – Ну, Милуши-то я стесняться не буду… Изволь-ка, сударь, – обратился он к нему, – надевать свой плащ да убираться подобру-поздорову. Я, братец, смертельно спать хочу, а оставить тебя ночевать тоже не могу, так как, видишь, со мной пришел Митя, а другого дивана у меня не имеется. Ну-ка, ну-ка, уходи, сударь. И завтра можем с тобою увидаться.
Милошев вспыхнул как маков цвет, но не от обиды, а по привычке, и, вместо того чтобы подняться с кресла, на котором сидел, и последовать настойчивому совету Лихарева, отрицательно покачал головой:
– Нет, Антон Петрович, как ты там хочешь, а я уйти не могу: у меня к тебе разговор есть. Надобно мне, Антон Петрович, один секрет сообщить, помнишь, по тому делу, о котором мы с тобой уж толковали.
Антон Петрович пристально поглядел на своего гостя, затем перевел взгляд на Левашева.
– Может быть, я мешаю? – спросил тот.
– О нет, нет, – воскликнул Милошев, – об этом и говорить нечего! Вы не только не помешаете, но даже я буду очень рад, если вы примкнете к тому предложению, какое я хочу сделать.
– Ну, делать нечего, Милуша, – проговорил Лихарев, – от тебя, видно, не отвяжешься! Давай разговаривать! –