переедешь в Патриаршие палаты.
Глаза Сильвестра загорелись недобрым огнем.
– А если не узрим, друг Федор? – спросил он Шакловитого, пристально вперив взор в лицо его.
– Ну так пойдем на плаху вместе!
И оба друга, обменявшись крепким рукопожатием, смолкли на мгновение…
Потом Сильвестр, как будто припомнив что-то, наклонился к Шакловитому и тихо сказал ему:
– Друг Федор, я и сам к тебе хотел идти и рассказать диковину. Есть человек один (не к ночи будь помянут) – сильный и страшный человек… в волхованиях и в чарах явно искусный! А ты… как? Ты в это веришь?
– Случалось слышать много… и видеть чудного немало приходилось… А сам не пробовал…
– А вот князь Василий – тот всего попробовал! Ты знаешь ли, как он добился милостей царевны?
– Как? Неужели чарами?
– Волхва сыскал, своего холопа, который в яствах клал корешки «для прилюбления», и относил те яства к царевне Софье.
Шакловитый вскочил со своего места, схватил Сильвестра за плечи и стиснул его, как в железных тисках:
– Неужели это правда! Вот если бы мне найти такого волхва! Чего бы я не дал ему!
– Ну так, видишь ли, есть и у меня такой же человек! Я от него-то и узнал о корешках, а он про это слышал от князя Василия людей… Так, видишь ли, вот этот самый человек…
– Да где же он? Кто он такой! Веди меня к нему! Подай мне его сюда!
– Теперь не время… Да ты ж его и на Верху видал и знаешь!.. Тот самый знахарь-то, что из-за польского рубежа вызван лечить царевича Ивана Алексеевича от глазной скорби…
– Митька Силин?!
– Тсс!.. Тише, тише! Не называй его по имени – не надо! – прошептал Сильвестр, махая руками и опасливо оглядываясь по углам потемневшей кельи. – Да, он самый! У-у! Силища большая! С самим нечистым водится! Гадать умеет на все лады и от болезней разных лечит снадобьями, и в солнце смотрит, и по солнцу узнавать горазд – кому что будет!
– Ну так что же?
– Я о тeбe и о себе его заставил гадать, не сказывая, о ком гадаю: и он смотрел по зодиям и по кругам небесным, и по звездам, и говорит: великие-де государи недолговечны; перво-де, говорит, один к Богу пойдет, а потом и другой; а после того великое будет смущение, какого еще в Московском государстве не бывало; и кто-де, говорит, наверху теперь – тот на низу окажется, а про нас с тобою сказал, что мы… в большие князи произойдем.
– Не возьму я в толк…
– Ты слушай дальше! Я ведь ничего не ведал о походе, а просил его на князя Василья погадать, мол, будет ли тому удача в деле, в посольском-то? И он влезал на колокольню Ивановскую с чернецом Арсеньем и в солнце через черное стекло смотрел! И говорит потом: ему теперь удача будет и честь великая, а потом его за тридевять земель пошлют войною, и в той войне не быть удачи, – только кашу государскую истратит да людей изомнет.
– Диковинно! Как мог он об этом проведывать?..
– Чего он не знает! Так веришь ли теперь, что он тебе, пожалуй, окажет помощь и в сердечном деле? Он говорил, что жен с мужьями и помутить,