можно и ошибиться, возраст у них на глаз тяжело определять, крепкие, в меру небритые, в меру грязные, на боевиков не похожи, да и кто на самом деле похож на боевика? Подойдя к крайнему справа, командир запустил пальцы в жесткие густые волосы и вздернул голову чеченца вверх, тот в ответ ожег разведчика ненавидящим взглядом из-под сросшихся на переносице бровей.
– Не любишь нас? – расплываясь в широкой улыбке, произнес Люд, вглядываясь в искаженное болью и злобой лицо.
Чеченец молчал, лишь задышал придушенно и сипло.
– Ты мне тоже не нравишься, – все еще улыбаясь, сообщил ему Люд. – Может убить тебя? Почему-то мне кажется, что без тебя этот говенный мир станет чуточку лучше… Сам как думаешь?
– Пачему хочешь? – заволновался чеченец. – Зачем такой гаварыш? За что?
– А ты меня за что? – дружески осведомился Люд. – Я ехал, тебя не трогал, а ты мою машину взорвать решил. Солдата убил, офицера ранил, мне лицо разбил… Зачем так делал, а?
– Я не делал, – задергался под его рукой, пытаясь заглянуть в глаза, пленник. – Я машин чинил, я не боевик, я механик. Машин людям чиню. Фугас не взрываю!
– Не врешь? Нет?
– Нет, чем хочешь клянусь, не взрывал!
– Значит ты хороший чеченец? Добрый чеченец? Русские тебе как братья, да?
Пленник молчал, лишь быстро-быстро моргали широко открытые испуганные глаза.
– Тогда кто поставил фугас на дороге?! Кто?! Кто?! – затянутый в черную кожаную перчатку с обрезанными пальцами кулак врезался в скулу чеченца, сшибая того на землю. – Кто это сделал, сука?! Он?! Говори! Это он, да?!
– Нет, нет! Не он! Я не знаю, кто это сделал! – отчаянно заголосил чеченец, бросив быстрый взгляд на скорчившегося рядом от страха напарника.
– Врешь, сука! Врешь! По глазам вижу, знаешь! Насмерть забью, сука! Говори!
Пинки тяжелыми подкованными ботинками посыпались градом, на губах разведчика хлопьями выступила пена бешенства. Цапель вздрагивал от каждого глухого попадавшего по бессильному телу чеченца удара, так будто били его самого, он отчаянно втягивал голову в плечи, стараясь отвернуться, не видеть впавшего в дикую ярость командира. Охотнее всего он вообще сбежал бы отсюда, но опасался, что если нарушит приказ, командирский гнев обратится на него самого. Люд тяжело дышал, сказывалась усталость и неимоверное нервное напряжение последних дней, страх, испытанный при подрыве, сумасшедшая на пределе сил гонка за удирающим чеченским парнем. Однако он не переставал тупо месить ботинками уже обмякшее, не пытающееся закрыться или сопротивляться тело давно потерявшего сознание чеченца. Он уже не выбирал цель для каждого удара, стремясь причинить максимальную боль, как в начале избиения, он просто отводил ногу назад и с размаху втыкал ее в распростертого на земле человека, не заботясь, куда попадет кованый носок ботинка. «Сука! Сука! Сука!» – как заведенный твердил разведчик, хрипло отплевываясь забившей горло слизью, со свистом втягивая в легкие воздух.
– Прекратить! – выкрикнул кто-то сзади. – Немедленно прекратить!
Цепкие