Хук умел, потому-то и стоял теперь на крепостной стене Суассона под флагом со всеми его полосами и лилиями. Он понятия не имел, где лежит Бургундия, он знал только, что ею правит герцог по имени Иоанн Бесстрашный, который приходится кузеном королю Франции.
– Король у французов помешанный, – говорил в Англии Генри из Кале, – шальной, что твой полоумный хорек. Примерещилось ему, будто он из стекла. Сидит теперь и дрожит: а ну как толкнут и разобьют в осколки? Репа у него вместо башки, куда ему воевать против герцога – у того-то голова на месте.
– А за что воюют? – спросил Хук.
– Я-то почем знаю? Мое, что ли, дело? Мне главное – чтоб денежки от банкиров герцог получал вовремя. Держи. – Он бросил на стол харчевни кошель с серебром.
В то лондонское утро на Госпитальном поле за Епископскими воротами Хук выпустил шестнадцать стрел в соломенный мешок, болтающийся на сухом дереве за полторы сотни шагов. Стрелял он быстро – едва успеть досчитать до пяти между стрелами – и дюжину всадил точно в цель, остальные четыре задели мешок по краям.
– Сгодишься, – проворчал тогда Генри из Кале.
Серебро Хук спустил еще в Лондоне. Вдали от дома, без единого знакомого лица рядом, он чувствовал себя потерянным и не задумываясь тратил монеты на пиво и шлюх, а за остаток купил сапоги, развалившиеся задолго до Суассона. Море он видел впервые и едва верил своим глазам, а когда позже силился его припомнить, то представлял себе озеро, только бескрайнее и бурное, несравнимое с прежде виденными водами.
Хука и дюжину других стрелков встретили в Кале двенадцать латников в накидках с бургундским гербом. Королевские стражники в Лондоне носили одежду с такими же лилиями, и Хук подумал, что здешние латники – англичане. Однако язык их оказался не понятен ни Хуку, ни его товарищам.
До Суассона добирались пешком: денег на коней, о которых каждый лучник мечтал в Англии, ни у кого не было. Путь сопровождали две конные повозки, нагруженные запасными луками и толстыми пучками стрел.
Компания подобралась странная – старики, хромые, большинство пьянчуги.
– Собираю самых подонков, – поведал Хуку Генри из Кале еще в Лондоне. – А ты-то выглядишь молодцом, парень. Что натворил?
– Натворил?
– Ну, ты же здесь! Значит, преступник?
– Кажется, – кивнул Хук.
– Кажется? Тут уж либо да, либо нет. Что натворил?
– Ударил священника.
– Да-а? – Угрюмый лысый здоровяк Генри даже слегка удивился, затем пожал плечами. – С Церковью нынче не шутят, парень. Эти во́роны в рясах жгут всех подряд, и король тоже. Молод, да крут наш Генрих. Видел его?
– Однажды.
– Заметил на лице шрам от стрелы? Ударила в щеку и не убила! Видать, он тогда и решил, что Бог ему лучший друг и Божьих врагов надо жечь… Ну да ладно, завтра поможешь забрать стрелы из Тауэра, а потом тебе на корабль – и в Кале.
Так Николас Хук, лучник и преступник, оказался в Суассоне, где ему выдали накидку с красным бургундским крестом и поставили на городскую стену.
Всеми англичанами, нанятыми для