с мячом? Чарлз Алькокк отказался бы признавать такую игру, хотя ему, безусловно, понравился бы Педро Петроне, результативный центрфорвард, даже несмотря на то, что он старался не играть головой, чтобы не испортить прическу. Очевидцы выступления Уругвая на турнире были потрясены тем, как они от матча к матчу все больше набирали форму, забив в итоге 17 голов и пропустив лишь два в четырех играх, в которых они заработали путевку в финал, где разгромили сборную Швейцарии (3:0). Реакция французского эссеиста и романиста Анри де Монтерлана была символичной. «Откровение! – написал он. – Вот он – настоящий футбол. Сравните с ним все, что мы знали раньше, – это не более чем школьное хобби».
Габриэль Ано, будущий редактор «L’Equipe», предложил менее эмоциональное объяснение. Он писал, что Уругвай показал «изумительную виртуозность в приеме мяча, его контроле и использовании. Они создали восхитительный футбол, элегантный, но в то же время вариативный, сильный, быстрый и эффективный». Но он был уверен в том, что английский футбол по-прежнему лучший в мире, и по поводу сравнения уругвайцев с ним пренебрежительно говорил: «Это все равно что сравнить арабских чистокровок с сельскими лошадьми». Уругвайцы вернулись домой и тут же были вызваны на матч с Аргентиной, которая обыграла их с общим счетом 3:2, благодаря остановке игры при счете 2:1 в Буэнос-Айресе из-за поведения болельщиков, продемонстрировав тем самым, что чемпионами должны были стать они, если бы только поехали на Олимпиаду. Так это или нет, сказать нельзя, но, когда сборная Буэнос-Айреса совершила тур по Европе в 1925 году, они проиграли лишь три игры из девятнадцати.
Аргентинцы отправились на Олимпийские игры в Амстердам четыре года спустя, где благополучно уступили в финале сборной Уругвая. Еще два года спустя эти команды встретились уже в финале чемпионата мира, и победу со счетом 4:2 вновь праздновали уругвайцы. Насколько вообще можно судить по отчетам, преимущество Уругвая, несмотря на весь артистизм на поле, было в умении дисциплинированно сыграть в обороне, в то время как индивидуализм игроков Аргентины время от времени приводил к замешательству и хаосу в схеме игры команды. По словам итальянского журналиста Джанни Брера в «Storia critica del calcio Italiano», финал чемпионата мира 1930 года доказал, что, хотя «Аргентина играла в футбол с вдохновением и элегантностью, никакое техническое превосходство не может компенсировать запущенную тактику. Среди этих двух команд Ла-Платы уругвайцы – трудяги-муравьи, а аргентинцы – певчие цикады». Это фундаментальное положение: можно сказать, что вся история футбольной тактики описывает борьбу за наилучший баланс надежности обороны и активности атаки.
Так возникла идея «боевого духа чарруа», «la garra charrua»: «чарруа» – это индейский народ, живший на территории Уругвая, а «garra» означает буквально «когти», в переносном смысле – «мужество» или «боевой дух». Это было, по общему мнению, то, что дало стране с населением в три миллиона человек возможность выиграть два мировых чемпионата, и то, что слегка объясняло