не стала говорить, почему так уверена в своих словах, и я решил, что к такому выводу она пришла, найдя нетронутыми какие-то метки, оставленные отцом или ею самой. По ее словам получалось, что и следователю, который вел дело, она ничего о сейфе не сказала, первоначально думая проверить, легко ли бригада профессиональных сыщиков отыщет в квартире сейф. Когда же они так и не обнаружили тайник, Фатима решила умолчать о его существовании, тем более что к моменту обыска квартиры на предмет обнаружения возможных улик, она еще не знала, какие неожиданнее сюрпризы могут выплыть из тайника отца.
В моей голове созрел определенный план, который мог способствовать раскрытию совершенного преступления, но для его реализации необходимо было доверие Фатимы, которое, как мне тогда представлялось, я неуклонно завоевывал. Она сама пришла мне на помощь. Когда я попросил ее внимательно просмотреть и переписать названия документов из сейфа, она неожиданно пригласила меня принять в этом участие. Фатима объяснила это тем, что самой ей никогда не разобраться в огромной кипе бумаг, содержание которых представлялось ей китайской грамотой. Мы договорились, что каждый день после работы я на два-три часа стану посещать квартиру Фармановых и знакомиться с документами.
Отправляясь впервые в гости к Фатиме, я долго колебался, но, в конце концов, купил букет, впрочем, букетом его назвать можно было лишь условно, поскольку он состоял из одной орхидеи, искусно укутанной листьями аспарагуса.
Хотя на звонок сразу же отреагировали шумом приближающихся шагов, дверь долго не открывалась, и я понял, что мой букет вызвал определенные размышления у Фатимы, решающей как ей реагировать на непредусмотренную ситуацию.
Хотя я всегда был почитателем блондинок, нужно сказать, что Фатима понравилась мне, как говорится, с первого взгляда. Однако для старого холостяка, к коим я вынужденно себя причислял, этого было совсем не достаточно, чтобы спешить с серьезными намерениями. Этим и определялись мои колебания при приобретении злосчастного свидетельства моего отношения к хозяйке квартиры.
Дверь, наконец, открылась, и Фатима, встретив меня иронической усмешкой на лице, заявила, что трудно найти второе такое растение (именно так и сказала: не цветок, а растение), которое было бы ей столь ненавистно. Подумалось, что передо мною затевалась полусознательная прелюдия любовной интриги; именно интриги, поскольку для интрижки Фатима, на мой взгляд, была слишком умна и красива. Чуть растерявшись, я все же быстро нашелся, сказав, что, обладая самой разнообразной информации, сознательно остановился на орхидеи, причем одной, чтобы вызвать у хозяйки чувство легкого неприятия, но не стойкую неприязнь.
Мы остались довольны друг другом, – оба оказались любителями непринужденной иронии, далекой от глумливой злобности, и эта общая черта в дальнейшем сыграла свою роль в нашем сближении.
Фатима, устроив