и, когда врач уже был готов переступить порог спальни, прибавил: – Отошлите моих людей в условленное место сразу, как только они выполнят порученное.
Доктор Гено молча поклонился и вышел.
Какое-то время еще был слышен приглушенный шум тяжелых, мерных шагов по ковру удалявшихся доктора и его спутников, потом все смолкло, и снова воцарилась тишина.
Граф опять заметался по комнате, точно загнанный зверь. А его подручные с крайней тревогой стояли и ждали: они понимали – вот-вот должно случиться что-то ужасное.
– Надо с этим кончать, – проговорил граф на ходу, – надо кончать!
Но, вопреки своей воле, он колебался: жуткая месть, которую он замыслил, страшила его самого. Наконец он резко остановился перед господином де Монлором и, смерив его пристальным взглядом, угрожающим тоном спросил:
– Вы готовы?
– Готов, – только и ответил принц. – Убейте меня!
Граф покачал головой, потом еще раз, и еще…
– Нет, – сказал он, – вы не умрете: смерть – не искупление, а освобождение.
– Делайте что хотите, я в ваших руках, – бесстрастно, с достоинством отвечал молодой принц.
– Давайте! – велел граф, махнув рукой.
На принца де Монлора тут же набросились четверо – они повалили его наземь так, что он и глазом не успел моргнуть, разорвали на груди одежду, связали по рукам и ногам, чтобы не смог пошевельнуться, а рот накрепко заткнули влажной тряпкой.
– Отлично! – заметил граф. – А теперь слушайте все, друзья и враги, мне было угодно призвать вас в свидетели кары, ибо вы были свидетелями оскорбления. Этот человек сам приговорил себя, признав, что совершил злодеяние. Он даже не пытался смягчить свою вину, а правда и голос совести так сдерживали его и стесняли против его собственной воли, что ему было невмочь осознать свою вину. Вы сами видели, как я старался усмирить его гордыню, призывая дать мне единственно возможное удовлетворение за нанесенную мне кровную обиду. Угрозы, уговоры – я все испробовал, и без толку. Уши его остались глухи, а сердце закрыто. И даже теперь, когда он чувствует, что пропал, когда плоть его трепещет от страха, он все такой же непреклонный, словно находится на свободе, среди своих. Что ж, пусть свершится его воля и да рассудит нас Бог!
Выговорив эти слова дрожащим, прерывистым голосом посреди мертвой тишины, граф подал знак.
В комнату вошел человек и направился прямиком к камину.
В руках он держал переносную печку с пылающими углями и торчащим из них длинным железным прутом.
– Я княжеского рода, приближенного к французскому двору. Предки мои правили в Пизе и Флоренции, и я имею право на высшую справедливость на своей земле, – продолжал граф с каменным лицом. – И эту справедливость я намерен направить против человека, обесчестившего меня. Это мое право. Или, может, кто-то из вас посмеет мне возразить?.. Пусть скажет, пусть докажет, что презренный негодяй, который корчится у моих ног, невиновен!.. Я жду!
Ответом ему была тишина.
– В