стула и, выпучив глаза, кричал так, как будто два десятка скорпионов впились в него с разных сторон.
– Бурис! – воскликнула Катя, кидаясь к мужу и тряся его за плечи. – Что с тобой?
Бурис орал, продолжая сползать. Она ухватила его под мышки и тянула к себе, пытаясь удержать на стуле. При всей своей внешней тщедушности он оказался очень тяжелым. Наконец ей удалось придать его телу состояние неустойчивого равновесия.
– Ты посиди, – сказала она, прижимая его плечи к спинке стула, – я сейчас.
Она принесла кружку воды. Борис Евгеньевич жадно схватил кружку и, ударяясь о ее края зубами, расплескивая воду на грудь, сделал несколько судорожных глотков и отчасти, кажется, успокоился, откинул голову на спинку стула, словно готовился к тому, что его будут брить, открыл рот и закатил глаза.
– Бурис, – ласково сказала Катя. – Скажи мне, что с тобой?
– Там… – не меняя позы, Ермолкин согнутым пальцем показал на газету. – Там… Прочти сама… то, что подчеркнуто.
– «Указания товарища Сталина, – прочла Катя, – для всех советских людей…»
Ермолкин слушал, прикрыв глаза, словно от яркого света. Он с трепетом ждал этого злосчастного слова, надеясь, что Катя прочтет его так, как оно должно звучать на самом деле.
– «…стали мерином мудрости и глубочайшего…»
– Хватит! – Ермолкин вскочил и с не свойственной ему энергией забегал по комнате.
Она следила за ним растерянно.
– Ты же сам просил…
– Я ничего не просил! – продолжая бегать, он заткнул пальцами уши. – Я ничего не хочу даже слушать.
Она снова взяла газету, прочла не только подчеркнутые слова, но несколько строк до и после. Она читала медленно, шевеля губами. Он подбежал к ней и вырвал газету.
– Бурис! – закричала она. – Я не понимаю, чем ты так взволнован?
Он остановился как вкопанный.
– Как не понимаешь? – повернулся к печке. – Она не понимает! – повернулся опять к жене и спросил по складам: – Что-ты-не-по-ни-ма-ешь? Ты видишь, что здесь написано? Это же полная чушь. Указания стали мерином. Мерином, мерином, мерином…
Он бросил на пол газету и схватился за голову.
Катя смотрела на него с сочувствием и растерянно. Она действительно не понимала. Делая скидку на недостатки своего женского ума, она думала, что фраза, возбудившая такую бурю в душе ее мужа, не большая чушь, чем все остальное.
– Но, Бурис, – сказала она мягко, – мне кажется…
– Тебе кажется! – закричал он. – Ей кажется! Что тебе кажется?
– Мне кажется, – сказала она тихо, стараясь не возбуждать его гнев, – может быть, это не так глупо. Ты помнишь, в физике единица мощности измеряется лошадиной силой. А мудрость товарища Сталина, может быть, измеряется…
– Мерином? – подсказал Ермолкин.
– Ну да, – кивнула она с улыбкой. – Ну, может быть, не одним, а двумя-тремя.
– Ха-ха-ха-ха, – громко рассмеялся Ермолкин.