быстро пошел к выходу. На пути встретился Туторин.
– Смотрите, голубчик, берегитесь!.. Ни за грош пропадете.
Краска бросилась мне в лицо.
«Какое право имеет этот мальчик заботиться обо мне?!», – подумал я.
Как будто это право не принадлежит товарищу, да, наконец, каждому доброму человеку!
В нескольких шагах от бастиона, в темноте вечера, неопределённо рисовались две конные фигуры, а у самого входа стоял чей-то денщик и держал в поводу две лошади.
Из двух фигур одна была женская, и я узнал её, узнал не глазами, а скорее каким-то внутренним чувством, в котором были смешаны радость и страх.
Она ловко сидела на вороной лошади и была закутана в длинный черный плащ, который свешивался вниз в виде амазонки. На голове у неё была низенькая черная шляпа с широкими полями и петушиными перьями, a la bersalliere.[10]
С ней был какой-то офицер в белой фуражке, лицо которого нельзя было рассмотреть в темноте вечера.
Я подошел к ним и поклонился.
– Садитесь! Вот вам лошадь. Едем!
– Куда, княжна?..
– В гости к французам.
– Княжна! – вскричал я – это сумасбродство!
– Вы боитесь?!.. Господи!.. Вот уже шестой отказывается.
И она всплеснула руками.
– Я ничего не боюсь, княжна… Но рисковать из-за пустяков.
Она резко повернула ко мне лошадь.
– Вам дорога жизнь?.. Вы боитесь потерять эту драгоценность?
– Нет, но я рискую потерять место. Меня разжалуют в солдаты, а я уже горьким опытом…
– Хорошо! Вы не едете? Прощайте! Нам некогда. – И она тронула поводья.
– Постойте, княжна! – вскричал я. – Одну минуту. Я сейчас распоряжусь и явлюсь к вам.
– Хорошо!
Я почти бегом бросился в бастион и прямо обратился к Сафонскому.
– У меня до вас большая просьба.
– Какая?
– Мне крайне необходимо сию минуту ехать. Замените меня…
Он посмотрел на меня, широко раскрыв глаза «пожал плечами и сказал:
– Хорошо!
Когда я скакал подле неё, в темноте вечера, когда холодный воздух дул мне в лицо, а пули с визгом проносились мимо ушей, я был похож на школьника, вырвавшегося из душной классной комнаты. Мне было и жутко, и весело.
Давно ли, казалось, я был мёртв ко всему, давно ли я был анахоретом, аскетом, и вот первая волна снова сняла меня с угрюмого, дикого утеса и понесла… Куда?!…
Впрочем, тогда я не рассуждал об этом. Я был опьянён, доволен… Так бывает доволен пьяница, после долгого воздержания, очутившийся в весёлом кругу, за бутылкой доброго вина.
Чем ближе мы подъезжали к неприятельской линии, тем чаще и ближе стали пролетать пули мимо ушей. Одна пуля перерезала с одной стороны повод у моей лошади. Я невольно сделал полоборота.
– Не останавливайтесь! Скачите! Или вас убьют! – вскричала она и быстро хлопнула хлыстом мою лошадь.
Мы снова понеслись.
– Князь! – вскричала она на скаку, обращаясь к нашему спутнику в белой фуражке –