директорскую дверь. Прежний Вершинин бывал в этом кабинете всего один раз – лет десять назад, когда пришел сюда как молодой специалист. Новый спокойно шагал за Анжеликой, бесстрастно ступая грязными ботинками по ворсистому ковру.
Не удивляясь, он прошел за ней в тайную комнатку без окон, где почти все пространство было занято диваном.
Он уже почти ничего не соображал. Стоял столбом, глядя, как быстро и умело она раздевается. И когда увидел наконец ее совершенно обнаженное, белое и действительно готовое для него тело – вдруг испугался. Порыв иссяк, суперменство улетучилось, и ему уже не верилось, что все проделывает он. Хотелось даже быстро и незаметно улизнуть отсюда, пока не грянули неприятные последствия.
Но отступать было некуда. Гибкая Анжелика вилась вокруг него, находясь сразу во многих местах и при этом делая что-то с его одеждой и его телом – потом он вдруг совершенно неожиданно обнаружил себя лежащим на диване лицом вверх. Вспрыгнув по-кошачьи, Анжелика медленно опустилась прямо на него. Треугольник волос, отделявший низ ее живота от того места, где сходились ноги, вдруг растянулся и расширился, спеша вобрать Вершинина – и он послушно нырнул туда, словно в темный еловый лес, раздвинув ветки над едва заметной тропинкой…
Он лежал, совершенно ослепленный круглым блеском ее коленок перед глазами. Когда Анжелика начала двигаться, ему показалось, что никогда прежде он не бывал с женщиной – столь оглушительные ощущения рождались в нем от внезапного контакта с ее молодым, но опытным и изощренным телом.
Закрыв глаза, Анжелика работала на нем, как гимнастка. Прыгала, поднималась и опускалась, откидывалась назад, держась за его раскинутые руки, а потом склонялась так, что ее небольшие, но тяжелые груди мягко шлепали его по лицу.
Она получала удовольствие, и ее возбуждение передалось Вершинину, и ему тоже хотелось не останавливаться в море вспыхивающих и гаснущих молний, а подниматься выше, до самого конца, до вершины, за которой откроется недолгая пустота удовлетворенной страсти.
Но у него в самом деле так давно не было женщины, что он отвык от собственного тела и абсолютно разучился им управлять. Он стремился достигнуть предела, поскольку не мог больше выносить этой сладкой, нарастающей пытки женской плотью – но никак не мог сконцентрировать собственные ощущения. Анжелика, постанывая и вскрикивая, двигалась слишком порывисто, то и дело меняя направление и темп – и он не успевал подстроиться. Изо всех сил пытаясь сфокусироваться на одной своей точке, Вершинин напрягся до ломоты в затылке. Наконец он сумел поймать ее ритм и изнутри уже начало подниматься знакомое томление, предшествующее последним, самым сладостным судорогам – но она вдруг застонала сильнее обычного, быстро и резко напряглась, а потом затихла совсем. И он почувствовал, как между ними становится влажно и горячо без всякого его участия.
Анжелика вроде бы не заметила, что он не смог довести дело до конца. Она казалась вполне довольной. Полежав немного, вскочила, и, по-прежнему не стесняясь наготы, забегала по кабинету,